Закусив губу, я кивнул сам себе и вернулся взглядом на тротуар. И только сейчас услышал звонок велосипеда. До столкновения с велосипедистом оставалось совсем немного. В моих глазах застыла смесь недоумения и страха, расслабленное тело среагировало намного позже, чем то было нужно — и я ощутил удар. Меня отбросило мощным точком, плечо и правый бок вспыхнули очагом боли. Я кувырком полетел в сторону, умудрился удариться спиной о бордюр, и оказался в клумбе. От удара спины перехватило дыхание, в глазах появился круговорот белых и чёрных искорок. Я приготовился потерять сознание.
Увы, но отключиться мне было не дано.
Я попытался успокоиться. Дышать было до сих пор трудно, хотя я лежал на траве уже целую вечность. Никто не бросился мне на помощь, а я даже не видел есть ли кто-то неподалёку. Избавлению от страха всё это не способствовало. Попытка повернуться на бок ничем хорошим не закончилась. Повернуться я так и не сумел, а вот правая часть тела незамедлительно напомнила мне, что я ещё живой. Ужасной вспышкой боли.
Думать о том, что может случиться дальше как-то не хотелось. Я сосредоточился на дыхании. Мелкий вдох, мелкий выдох. Вдох чуть больше - и изнутри пронзает боль. Из глаз брызнули слёзы. Отчаянье захлестнуло, и я дернулся влево. Перевернулся на левый бок и тут же об этом пожалел. Боль раскатилась по всему телу и завладела им. Сознание провалилось в глубины памяти, и я уже не видел и не слышал. Чувствовал только, что мелко всхлипываю и никак не могу нормально вдохнуть…
8 марта у моего отца погибла мать. Ему тогда было то ли семь, то ли восемь лет. Он всегда считал себя несчастным сиротой, хотя у него самого оставался отец. Горевал тот недолго, и меньше чем через полгода нашёл себе новую жену. Так мой отец получил мачеху.
Насколько знал её я, она была не такой уж и плохой женщиной. Хоть и не смогла заменить родную мать, не относилась к сыну мужа жестоко. Но и не заступалась за него. За родню её наша семья не держала.
А вот мой дед, видимо, был настоящим тираном. Я с ним общался мало, но и общаться мне с ним не особо хотелось. Он был скрягой. Единственным подарком от него была купюра в пятьсот рублей. И получил я её на седьмой день рождения. Хотя скорее её получили мои родители, потому что я даже подержать в руках её не успел. А ещё по самомнению он пробивал любой потолок.
Как рассказывала мне бабушка, однажды мой дед выпорол моего отца в школе, в классе, прямо при всех его одноклассниках. Впрочем, отец от души отплатил деду позже, выдув весь его самогон. И всё-таки этот случай давал фантазии и логике простор для творчества. Понимание поступков моего отца было напрямую связано с его родителем.
Мне было пять лет. Я смотрел телевизор с бабушкой рядом и очень увлёкся какой-то передачей. Я не заметил как бабушка ушла, и вернулся в реальность только когда услышал крик. Это был крик о помощи. Ничего не понимая, я вышел в коридор и застал там плачущую мать, разъярённого отца, и бабушку между ними. Не помню ничего из разговора, но скандал у них был серьёзный. Когда мама, рыдая, ушла в спальню, отец задрал нос, крикнул ей вслед пару гадостей и вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Бабушка только тогда заметила меня, спохватилась и повела меня обратно к телевизору. Тратить время на меня она не могла — её утешения в одиночестве ждала дочь. Я же смотрел в экран, но не видел ничего из вещания. В моей памяти навсегда застыла эта сцена. Одно из моих самых первых воспоминаний. Слёзы мамы, ор отца, и храбрая хрупкая преграда перед ним — бабушка.
Когда она вышла из комнаты, сама в слезах, и ушла на кухню, я схватил своего плюшевого медведя с глазами-пуговицами, и побежал со всех ног к двери спальни. Там я остановился и уставился на медведя. Это был не самый красивый медвежонок, я видел в магазине и красивей. Но он был мне дорог — он сопровождал меня всю жизнь. Он не был очень уж мягким, его шерсть была очень короткой и всегда свалявшейся. Глазами служили большие пуговицы, а из одежды был только синий комбинезон. Потому с ним было одно удовольствие играть в космические приключения. Он сам был как космонавт. Только лапки у него были слабые. Я никогда не носил его за передние — они были плохо пришиты, и одна уже как-то раз оторвалась. На месте проделанной операции находился чёрный шов. Это было самое дорогое, что только у меня и было. Можно сказать, это была моя душа.
Я робко зашёл в тёмную комнату и в луче света из коридора увидел маму. Она лежала на кровати, сжавшись в комок. По её мелкому дрожанию я понял, что она до сих пор плачет. Я больше не мог этого выносить. Со слезами на глазах, каждые две секунды вытирая их дорожки рукой, я подошёл к ней. С трудом забрался на высокую для меня кровать, и упал рядом с мамой на колени. На моих протянутых руках лежал медвежонок. Из-за слёз я не мог произнести ни слова — дыхание перехватило, и я пару секунд так и сидел возле. А потом сунул медвежонка ей и накрыл его её рукой.