— Твой старший брат — идиот…
…Вжикнуло. Ворожцов вздрогнул, возвращаясь к реальности. Не сразу сообразил, что резкий звук, заставивший подпрыгнуть от неожиданности, всего лишь звук открывающейся молнии тента.
Из палатки девчонок высунулись Тимуровы конечности. Все четыре. Верхние принялись натягивать на нижние высокие ботинки и шнуровать их.
Задремавшая было в объятиях Ворожцова Наташка подняла голову, отстранилась и сонно сощурилась.
— Наташ, ложись спать, — сказал Ворожцов.
Казарезова, которая отродясь, сколько он себя помнил, не реагировала на его слова, послушно встала и пошла в палатку. Вот как: до цели ещё не добрались, а что-то в каждом из них уже поменялось.
Странная мысль промелькнула и растаяла, как приземлившаяся на ладонь снежинка. Наташка нырнула в палатку, к костру подошёл Тимур.
Ворожцов недобро поглядел на него.
— Чего зыришь? — с издёвкой спросил Тимур и уселся рядом.
— Ты чего там делал? — сквозь зубы процедил Ворожцов.
— А тебе какое дело? — с вызовом ответил Тимур. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты тут с Казарезовой обжимался.
— Дурак, — беззлобно бросил Ворожцов. — Это не то, что ты подумал.
— А я вообще ничего не думал. Это ваше с Казарезовой дело. Понятно? Я в него не суюсь. И ты в мои дела не суйся.
Внутри что-то напряжённо задрожало. Ворожцов сглотнул.
— Уверен, что это твоё дело?
— Уверен, — отозвался Тимур. — С двумя сразу крутить — это как-то нехорошо, правда? Не засни. И не забудь мелкого разбудить.
Тимур поднялся и исчез во второй палатке. Вжикнула молния, шлёпнулись один за другим на землю ботинки. Снова вжикнуло, и всё стихло.
Ворожцов остался один. Сейчас он чувствовал это неожиданно накатившее одиночество очень остро. И не важно, что рядом были палатки, за тонкими стенками которых спали люди. Они находились сейчас будто в другом измерении. Материя ограждала их от леса, создавая иллюзию защищенности. Они спали в своём коконе, в своей скорлупке. А Ворожцов сидел один на один с затухающим костром, среди ночи и леса.
Лес шуршал, скрипел, стонал и пугал непривычными, чужими звуками. Прошлую ночь они провели, сказать честно, ещё не в Зоне. Сегодня спали тоже на самом её краешке. Но даже от этого краешка веяло такой жутью, что Ворожцов был вынужден признаться себе: ему страшно до дрожи. И воспоминания о событиях последних дней смелости не добавляют.
Костёр притух. Пламя поутихло, словно кто-то повернул вентиль на газовой горелке. Синеватые язычки лишь изредка пробегали теперь по красным головешкам.
От углей жара было больше, чем света. Наверное, именно поэтому Ворожцов увидел свечение, которого раньше то ли не было, то ли он не замечал. Свет был неярким, ядовитым, фосфоресцирующим.
Светилось что-то внутри сторожки.
Судя по отсвету, источник был невелик и располагался под самым окном.
В животе неприятно сжалось. Так стискивало кишки в детстве на качелях, когда, забывшись и потеряв контроль, раскачивался до опасного предела и вдруг соображал, насколько сильно мотает. Понимал, что ещё чуть — и перекрутится на триста шестьдесят градусов.
Рука сама нащупала поленья. Он подкинул пару дровин на угли. Вспыхнуло. Языки пламени с жадностью стали облизывать сухое дерево.
Ворожцов подхватил толстую ветку, сунул одним концом в костёр, подождал, пока займётся, и поднялся уже с импровизированным факелом в руке.
До сторожки было всего ничего.
Держа перед собой полыхающую ветку, он осторожно приблизился к чернеющему оконными провалами остову. Ядовитое свечение никуда не делось, но в свете самопального факела его было практически невозможно различить.
— Кто здесь? — позвал Ворожцов шёпотом.
Никто не откликнулся. Наверное, стоило бы разбудить остальных. Хотя бы Тимура. Мысль была здравой, но вместо того, чтобы последовать ей, Ворожцов шагнул внутрь сторожки. Словно что-то манило.
На полу было много мусора — днём здесь казалось чище. Вроде бы даже вообще ничего такого не валялось. Вспоминалась разве что прожжённая в полу дыра и кострище. В темноте, при свете факела, каждый камушек, каждый черепок от разбитого много лет назад цветочного горшка, каждый клочок полиэтилена отбрасывали внушительную, пугающую тень. Пол казался просто заваленным всяким хламом.
Хотя умом Ворожцов понимал, что ничему новому здесь взяться было просто неоткуда.
Скрипнуло. Дыхание у Ворожцова перехватило, сердце заколотилось. И только в следующую секунду понял, что скрипнуло у него под ногами.
Прислушался. Тишина.