Смотрел сквозь то место, где только что была девчонка, с которой проучился не один год. Вздорная и глупая, настырная, красивая Наташка…
Пальцы Ворожцова наконец сжались.
Схватили воздух.
И в этот момент вместе с оглушительным раскатом грома сверху рухнул ливень. Не мелкими каплями, не постепенно расходясь. Сразу. Стеной. Холодной водяной стеной он упал на проклятый лес. Смел страх и боль. Оставил где-то под вздрагивающим сердцем звенящую пустоту.
Так иногда бывает, если гроза запаздывает. Редко, но бывает.
Глава седьмая. Среди дождя
Дождь хлестал тугими холодными струями, сбивая с ног, смывая ужас происходящего. Если бы не ливень, Ворожцов, наверное, не двинулся бы с места, а так и стоял бы, пока его не пристрелили там же, где Наташку…
Он сглотнул, давя то чувство, что ворочалось в груди и рвалось наружу. Если бы оно вырвалось, то с криком, а кричать сейчас было незачем. Несмотря на то, что вокруг снова никого не было.
Ворожцов не смог бы объяснить, откуда он это знает или как чувствует, но в какой-то момент он совершенно точно понял: они убежали. Сначала прекратили стрелять. Потом отстали шлепки тяжёлых армейских ботинок, растаял запах пороховой гари, отдалилось злое хриплое дыхание, что чувствовал затылком. Чувствовал ли? Или додумал его себе?
Мысли путались. Чувства перемешались. Он не понимал, хочет ли бежать без оглядки, или спрятаться, забиться в угол и выплакаться от отчаяния. А может, развернуться и пойти убивать тех, кто…
Ворожцов снова увидел выскользнувшую из его хватки Наташку. Вот они бегут вместе, а вот уже он один. А она уже не жива. Она летит куда-то, по самостоятельной траектории. И траектории их больше не пересекутся. Никогда. Потому что он живёт дальше, а она…
Пальцы рефлекторно стиснули воздух. Перед внутренним взором неожиданно возник Павел. Это было вроде бы недавно, но теперь казалось, что прошла уже бездна времени…
…Павел стоит в дверях. Грязный, ободранный. Щёки впалые, небритые. Под глазами тёмные круги. В лице появилось что-то острое, птичье. И рюкзак истощал вместе с ним. Волосы перемазаны серым. Пыль, что ли?
Брат выглядит так, словно с момента его отъезда прошло десять лет. Но прошло всего полторы недели.
Ворожцов отходит в сторону. Неловко улыбается. Такого брата он видит впервые в жизни. Понимания, как сейчас себя правильно повести, нет. И он отступает. Павел продолжает стоять на пороге.
— Родители дома? — спрашивает он наконец.
— Нет, — мотает головой Ворожцов. Отвечать на вопросы сейчас проще, чем задавать их. — Папа на работе, мама к тёте Любе пошла.
Павел, кажется, испытывает облегчение, входит в коридор. В чём же он так перепачкал волосы?
С тихим шелестом падает на пол пустой рюкзак. Павел тоже выглядит опустошённым. С таким же тихим шелестом он шлёпает в ванну, закрывается. Тихо шелестит вода.
Ворожцов запирает входную дверь. Идёт на кухню. Брат явно устал, надо его покормить, а мама только утром сварила куриный суп.
Проходя мимо ванной комнаты, Ворожцов останавливается и прислушивается. В плеске воды ему слышится другой звук. Сначала возникает ощущение, что померещилось, но нет.
Первый и последний раз в жизни Ворожцов слышит, как старший брат плачет. Он уверен, хоть и не сталкивался с этим никогда. И от этой уверенности становится не по себе.
Кухня. Плита. Кастрюля. Жёлтые блямбы застывшего жира на поверхности супа. Он черпает из кастрюли и льёт в тарелку. Половник, два, три. В отличие от младшего Павел любит варёную курицу и то, что на ней варится мамиными стараниями. Ворожцову варёные куры не нравятся с детства, но он молчит.
Стыдно капризничать из-за еды. В пять лет ещё куда ни шло, а в пятнадцать — стыдно.
Он отправляет Пашкин суп греться.
Затихает вода.
Щёлкает замок.
Шелестят шаги.
Шелестят, как осень павшими листьями.
Павел входит в кухню. Взгляд застывший. Волосы мокрые. Пыли на них уже точно нет, не может быть. Но они почему-то всё равно пепельного цвета. И до Ворожцова доходит: Павел поседел. Только седина не благородная, серебристая, как случается у некоторых счастливчиков, а грязно-пепельная.
Пищит микроволновка, оповещая о готовности куриного супа. Тёплый, можно есть. Не горячий, а сильно тёплый, чтоб не обжечься. Именно так любит Павел.
Ворожцов только что готов был подать старшему обед, но вместо этого застывает столбом, не в силах пошевелиться.
— Что случилось? — спрашивает он.
Павел глядит исподлобья. Взгляд его становится злым, темнеет.
— Ничего, — говорит Павел мёртвым голосом. — Просто я… держал смерть за руку…