Хотя Мей рассказывала мне нечто очень важное о своем происхождении, голос ее оставался еле слышным, а выражение лица – совершенно неподвижным. Я понятия не имел, как реагировать на ее слова, и все, что мне оставалось, – лишь молча слушать.
– Для нее я по сути была заменой ее собственного мертворожденного ребенка. Заменой. Для отца – тоже чем-то подобным. Думаю, они обо мне заботились больше, чем большинство настоящих родителей о своих детях. Когда была эта история с глазом, они сделали все, что только могли, и мать даже создала для меня этот специальный искусственный глаз… Я им благодарна за все это. Но…
«Я одна из ее кукол».
– Но замена есть замена. Она всегда видела во мне своего родного ребенка, того, которого она должна была родить.
«Я живая, но ненастоящая».
– Я уверена – она запирается в своей мастерской и продолжает делать всех этих кукол, потому что ее сердце по-прежнему разбито смертью ее ребенка. Я просто не могу думать как-то по-другому. И для меня, как только я узнала правду, она стала матерью, которая меня вырастила, но не настоящей мамой…
Слова Мей увяли, и я влез с вопросом:
– А что ты подумала сразу, когда узнала?
Мей долго подбирала нужные слова, наконец ответила:
– Я… захотела встретиться с ней. С настоящей матерью, Мицуё. И с отцом.
Мне показалось, что ее щеки при этих словах чуть-чуть порозовели.
– Я вовсе не собиралась ругать их, винить их за то, что они отдали меня, а не Мисаки. Правда не собиралась. Я просто хотела их увидеть, поговорить с ними по-настоящему, самой убедиться, что это те самые люди, которые дали мне жизнь.
Но примерно в то время семья Фудзиока переехала. Раньше мы с Мисаки ходили в начальные школы по соседству, и наши дома тоже были недалеко; но тут Мисаки сменила школу и стала жить далеко, хотя и в том же городе, и видеться нам стало не так уж просто. Но я все равно решила встретиться с мамой и сказала это Кирике. У нее тогда стало такое печальное лицо, а потом она так сильно рассердилась…
– Что, она не хотела, чтобы ты виделась со своей настоящей матерью?
– Да, – кивнула Мей, и ее плечи чуть съежились. – По-моему, я уже говорила. Ей безразлично, куда я хожу и что делаю, но в отношении некоторых вещей она очень сильно беспокоится и нервничает.
– А… ага.
– Я тогда именно это имела в виду. Сближаться с Мицуё. Думаю, вполне естественно, что она нервничает по этому поводу. Особенно с учетом того, что та женщина – ее родная сестра. То, что она заставляет меня носить мобильник, – видимо, тоже из-за этого беспокойства. Он нас всегда соединяет. Я, в общем, понимаю ее чувства, но…
Мей снова сделала паузу, подбирая слова.
– Но… я все равно время от времени по секрету от нее встречалась с Мисаки. После того как мы поступили в среднюю школу – чаще, чем раньше. И примерно в то же время она узнала, что мы с ней родные сестры.
Может быть, тебе это покажется странным, но и я, и она чувствовали эту связь. Мы связаны тем, что вместе были внутри матери. Мы были половинками друг друга; звучит как штамп, но мы действительно так чувствовали.
Да, на случай если тебе интересно – это не такое уж приятное чувство. Такое загадочное, непонятное… что моя вторая половина вот здесь, рядом… это самое сильное впечатление, что у меня было в то время. И кроме того, ну, Мисаки росла в настоящей семье с родными мамой и папой, а ее вторую половинку отослали в приемную, и она там даже глаз потеряла… Возможно, я выросла немного более циничной, чем она.
Вдруг резко задребезжала оконная рама. Ветер переменился, что ли? У меня внезапно возникло ощущение, что кто-то заглядывает снаружи в комнату – хотя этого просто не могло быть, – и я машинально обернулся посмотреть.
– А потом… прошлой весной. Мисаки вдруг заболела, – продолжила Мей. – Это была очень серьезная болезнь, что-то с почками. Ей пришлось бы сидеть на диализе до конца жизни. Единственной альтернативой была пересадка почки.
– Пересадка…
– Да. Мисаки должна была получить почку от Мицуё, своей матери, и ее положили на операцию в большую больницу в Токио. Знаешь, я хотела дать ей свою почку. Ну, мы же близнецы, хоть и разнояйцовые, и с одинаковой фигурой – ведь правда же это лучший вариант для трансплантации? Говорят, пересаживать почку от взрослого к ребенку очень трудно из-за разницы в размере и всего такого, так что… Но, по-видимому, есть какой-то закон, что дети до пятнадцати лет не могут служить донорами органов, так что я ничего не смогла сделать. Сколько я ни клялась, что хочу этого. Правда… даже если бы в больнице согласились сделать исключение – Кирика, как только узнала бы, вцепилась руками и ногами и все равно не пустила бы меня…