– Ладно, Мотидзуки, теперь ты давай сюда, – скомандовал Тэсигавара. – А я сниму.
– Аа, но…
– Давай, не стесняйся. Вставай рядом с Миками-сэнсэй.
– Эмм, ладно…
Мотидзуки передал фотик Тэсигаваре, потом поспешил к нам и занял его место. Тэсигавара тыльной стороной ладони вытер пот со лба, потом поднял фотик и воскликнул:
– Поехали!
Поднял руку – и тут же раздался звук затвора.
– Хммм… давайте еще разок. Эй, Мотидзуки! Ты слишком далеко от Миками-сэнсэй! Давай пододвигайся. Сакаки, ты тоже ближе к Мисаки! Кадзами, ты стой, где стоишь… Окей, вот так хорошо.
На что вообще он намекает? …Впрочем, плевать.
– Поехали! «Сыыыыр»!
«Сыр» – люди уже сто лет с помощью этого слова получают на фотографиях улыбки… впрочем, тоже плевать. Почему-то сейчас это наплевательское отношение ко всему казалось странно приятным.
Был субботний вечер 8 августа; я поддался этому чувству безразличия, и оно принесло мне в душу мир и покой…
Мы все вместе сели на рейсовый автобус, который шел на северную окраину города. Конечная остановка была недалеко от подножия горы Йомияма; мы сошли, потом еще двадцать минут топали по холмам. И все это время больше половины учеников вело себя более-менее так же…
Видимость мира и покоя.
Я знал, что все это понимают.
На самом деле в глубине души все до единого ощущали жуткую тревогу и страх. Мы понимали чувства друг друга, но без слов договорились, что не будем их выказывать.
Нельзя трепать об этом просто так. Если произнесешь вслух – предмет тревоги и страха тут же обратится в реальность. В таком вот душевном состоянии мы все находились… вполне логично для нашей ситуации. И еще…
Думаю, все прекрасно понимали, что эта «видимость мира и покоя» долго не продлится. Никак.
2
«Мемориал Сакитани» располагался в лесу у подножия горы. Это было здание в европейском стиле, от которого слегка веяло классикой – вопреки смутным ожиданиям, которые у меня были до поездки.
Как-его-там Сакитани был выпускником Северного Ёми и местной знаменитостью. Изначально он построил это здание для нужд своей компании, а потом, несколько десятилетий назад, подарил его школе. Гостиницу назвали в его честь – отсюда «Мемориал Сакитани».
«Честно говоря, школа не может решить, что делать с этим зданием, – походя сказал мне Тибики-сан, когда делился какой-то другой информацией. – На его ремонт и поддержание уходят колоссальные деньги, а пользуются им с каждым годом все меньше. И тем не менее продать его не могут».
Сперва участвовать в лагере согласилось очень мало народу. Вполне объяснимо, на мой взгляд.
Да, Миками-сэнсэй сказала, что это «важный ритуал», но какой-то конкретной цели озвучено не было – естественно, большинство не пожелало тратить время. Даже если вариант «уехать из города» недоступен, запереться в доме и не высовываться, конечно же, гораздо безопаснее, чем разъезжать по летним лагерям. Такого мнения придерживались очень многие.
Но в конце прошлого месяца хикикомори Ацуси Огура взял и умер прямо у себя дома.
Получается, вариант «запереться в доме и не высовываться» тоже не гарантирует безопасность. Поняв это, некоторые решили: «Ну, если так…» – в общем, передумали. Плюс, судя по всему, разошелся слух, что, если мы отправимся в этот лагерь, то все спасемся. В результате, уже когда срок подачи подписанных разрешений прошел, начали появляться люди, говорящие: «Я все-таки хочу поехать…»
Вместе с теми, кто явился в последний момент, нас набралось четырнадцать человек. Девять парней и пять девчонок. В общем, пятьдесят процентов класса. Пятнадцать человек, включая нашу наставницу Миками-сэнсэй, проведут в «Мемориале Сакитани» три дня и две ночи.
Мы собрались у ворот школы. Миками-сэнсэй нас проинформировала: «На Йомияму пойдем завтра. Посетим храм на горе и там будем молиться за спасение класса».
Реакция учеников была разная; я не услышал особой убежденности в голосе самой Миками-сэнсэй. И не только я. Кажется, по крайней мере Тэсигавара и Мотидзуки думали так же. Возможно, и Мей тоже.
Лагерь должен будет проходить по тому же расписанию, что и пятнадцать лет назад. 9 августа они пошли в храм, чтобы там помолиться… но исход того дня мне был хорошо известен. И, сдается мне, Миками-сэнсэй тоже знала – что двое учеников погибли от несчастных случаев на обратном пути.
Поэтому наверняка она сама действовала без особого энтузиазма. И тем не менее, пусть это была лишь соломинка, Миками-сэнсэй приняла решение: если существует хоть малейший шанс… Да, скорей всего, так она и рассуждала.
«Мемориал Сакитани» обслуживали два человека – супружеская чета по фамилии Нумата. На вид им было лет по шестьдесят.
Нумата-сан был тощим и низкорослым мужчиной. Темный лысеющий лоб испещрили глубокие морщины, запавшие узкие глаза смотрели сварливо. Он был ровно таким же молчаливым и неприветливым, каким казался. Его жена, напротив, была очень полной, бойкой и без перерыва трещала. Когда мы к ней подошли, ее приветствие прозвучало настолько грандиозно, что даже прямо неудобно.
Интересно, они были здесь или нет во время лагеря пятнадцатилетней давности?
Эта мысль возникла во мне из ниоткуда, но я решил, что сейчас не самое подходящее время для подобных вопросов.
Двухэтажное здание было в европейском стиле; деревянное, беленное известкой. Грубо говоря, оно имело U-образную форму и было обращено поперечиной на север, к горе, а концами на юг.
Изначально оно служило местом отдыха сотрудников компании, и с тех пор его продолжали использовать в подобном качестве. Кроме просторных холла и столовой, здесь было приличное количество комнат, в основном двухместных. Несмотря на довольно заброшенный вид здания, внутри все вполне смахивало на нормальную гостиницу. Туалеты и душевые были общими, но в каждой комнате имелся отдельный кондиционер.
Комнат вполне хватило бы, чтобы каждый жил отдельно, но Миками-сэнсэй велела нам заселиться по двое. Скорей всего, она так решила из соображений безопасности.
В итоге.
Я поселился вместе с Юей Мотидзуки.
3
– Ты взял кассету? – спросил я у Мотидзуки, когда мы вошли в комнату, скинули сумки и чуток расслабились. Его лицо тут же застыло, и он деревянно кивнул.
– Да. И плеер. У меня дома только большой маг, но Томока-сан мне одолжила свой.
– Ты ей рассказал, зачем он тебе?
– Я не стал объяснять, что именно на кассете. Она спрашивала, но я был не в настроении рассказывать.
– А.
Я лег на кровать, сложив руки под затылком, и вспомнил, как четыре дня назад, 4 августа, мы с Тэсигаварой днем зашли к Мотидзуки.
Накануне вечером Мотидзуки позвонил и сказал, что склеил пленку. На следующий день мы собрались, чтобы ее послушать.
Вспомнив свое обещание, я попробовал связаться с Мей по тому номеру, который она мне дала, но, сколько я ни звонил, она не брала трубку. Позже она сказала, что в тот день была на даче у моря, и там было отвратительное качество сигнала.
Поэтому кассету мы слушали на стереомагнитофоне в комнате Мотидзуки втроем.
Фонило просто безумно; качество записи никак нельзя было назвать суперским. Задирать громкость нам не хотелось, так что мы, чуть ли не вжавшись ушами в динамики, сосредоточили все внимание на идущем оттуда голосе…
«Эмм, меня зовут… Кацуми Мацунага».
Голос на кассете начал с того, что представился, после чего рассказал про восхождение на Йомияму во время летнего лагеря пятнадцать лет назад и про два несчастных случая на обратном пути. Потом повисла долгая пауза, и наконец он продолжил:
«…А потом. Потом произошло самое главное.
Сразу после того, как мы спустились с горы.
Дело в том, что… что я…»
И дальше он – Кацуми Мацунага пятнадцатилетней давности – изложил нам свое «признание в преступлении», которое он совершил, а заодно «предостережение» и «совет» для нас, будущих кохаев.