Мишель поправил манжет сутаны и посмотрел мне в глаза. Я замер.
- А сам ты как думаешь?
Признаться, я не думал. Ни минуты я не думал о том, чем грозит мне эта дуэльная выходка. Забыл о законе, запрещающем любые дуэли, забыл об ответственности за нарушение.
- Так что, казнь? – сердце бухало где-то в горле. В одно мгновение накатили доселе тщательно сдерживаемые эмоции. Смерть слишком часто ходила рядом, но я так и не научился ее не бояться.
Мишель сжал мои пальцы.
- Думаю, Его Величество тебя помилует. Вторая война – дело решенное, сам знаешь. Уверен, на тебя у него другие планы, - я хмыкнул, не сдержавшись. Действительно, зачем казнить того, кто может отдать жизнь с большим толком? - Но он недоволен, очень недоволен. Отец и Филип сейчас у него.
Я закрыл лицо руками. Моя глупость, мой юношеский пыл и неуместная гордость заставили униженно просить за меня отца и старшего брата.
- Все образуется, - Мишель погладил меня по плечу. – Я помолюсь за тебя.
Ах, если бы этого было достаточно!
- Простите меня, - прошептал я.
- Господь простит.
Мишель повернулся к стражнику. Тот поклонился.
- Готовы, святой отец? – кивок в ответ.
Стражник с почтением проводил брата, и я снова опустился на корточки, спиной прислонившись к стене.
Ощущал себя паршивой овцой в благородном семействе. Препротивное чувство.
- Виконт? – кто там еще?
- Де Лабрюйер?
- Как вы? – он приблизился к решетке, я встал.
- Лучше не бывает. Как плечо?
Он не ответил, только поморщился, тронув бинты. Стояли друг против друга, разделенные тюремной решеткой. И молчали. Я, наконец, получил возможность разглядеть Северина как следует. Нет, он не был младше меня, тонкая фигура и гладкое лицо ввели меня в заблуждение. Передо мной стоял не мальчик – мужчина: пронзительные серые глаза испытующе смотрели на меня, изящно изогнутая верхняя губа накрыла пухлую нижнюю.
- Нравлюсь? – спросил я. От напряжения сдавали нервы.
Де Лабрюйер хмыкнул.
- Нет.
Я сглотнул.
- Признайтесь, вы нарочно меня провоцировали?
- Не признаюсь, - он играл со мной, как кот с мышью. И я вынужден был отметить, что его положение было значительно более выигрышно: находясь по другую сторону решетки, он волен был уйти в любой момент. В отличие от меня.
Он постоял еще несколько мгновений, потом повернулся спиной и, не говоря ни слова, покинул камеру, оставив меня недоумевать.
Трижды меня кормили похлебкой с хлебом, единожды опустошили ведро. Преодолев брезгливость, я присел на угол матраца. Темнело. Казалось, до рассвета меня не выпустят точно. Может, его величество все-таки решил сделать меня примером того, как поступать нельзя и казнить в назидание?
Нет ничего хуже неизвестности. Скажи мне, что казнят, я бы и то страдал меньше, точно зная, чего ожидать от грядущего дня. Но участь моя оставалась мне неизвестна. Стоит ли говорить, что до рассвета глаз я так и не сомкнул?
Ближе к обеду снова пришел Мишель.
- Брат мой, у меня хорошие новости, - с улыбкой сказал он с порога. – Его величество помиловал тебя.
Я вздохнул, без сил ткнулся лбом в решетку.
Дома меня ждали. Филип кричал, упрекал в безответственности, обычно невозмутимая матушка промокала платком влажные глаза, отец был холоден и настроен решительно. Мишелю – единственному, кто мог бы за меня заступиться – обстоятельства не позволили быть в этот момент со мной.
- Анри, поведение ваше не умещается ни в какие рамки. Дальнейшая судьба ваша решена.
Я покорно склонил голову, ожидая отцовского повеления. Смешны наши традиции: можно быть сколь угодно бравым офицером, но пока вы младший графский сын и не живете своим домом, вы беззащитны пред отцовской волей, словно младенец. Мне несказанно повезло, ведь традиции предписывали мне карьеру церковника, к коей душа моя не лежала совсем, и только Мишель, которому военные сражения не более милы, чем мне – ряса, избавил меня от уготованной доли к нашему обоюдному удовлетворению.
- Анри, вы завтра же выезжаете в имение де Брази. Через месяц юная Сабрина достигнет брачного возраста, и я желаю видеть вас, сын, женатым человеком.
Я тяжко вздохнул и прикрыл глаза. Жениться в мои планы не входило еще лет пять, как минимум.
- Отец… - осекся под тяжелым взглядом.
- Не обсуждается. Хватит! Надеюсь, семейная жизнь хоть немного умерит ваш пыл.
Признаться, я в этом очень сомневался. Но мнение свое держал при себе.
Так, на следующий день я отправился в имение невесты в тридцати лье от столицы с тем, чтобы не далее чем через месяц сочетаться браком. Настроение было безрадостным, сельские пейзажи никогда не были мною любимы, а о скупости графа де Брази ходили легенды. Юная же Сабрина не вызывала во мне иных чувств, кроме смущения – последний раз я видел ее еще в коротком платьице, передвигавшуюся ползком. Самому мне было тогда едва ли шесть.
Пожалуй, недели, которые мне довелось провести в имении невесты, стали одними из счастливейших в моей жизни. И знай я, что ждет меня дальше, не растратил бы их так бездарно.
========== Глава 2. Сельские пейзажи ==========
В радости, как и во всяком наслаждении, почти всегда есть нечто жестокое.
(О. Уайльд. «Портрет Дориана Грея»).
Меня ждали к ужину. Миленькая, хоть уже и не первой свежести, служаночка проводила меня до отведенных покоев.
- Прошу вашу милость, - проворковала, опуская глаза с хитрым прищуром. Я взял на заметку прищур и шагнул в комнату. Освежился с дороги, переоделся в чистое и решительно спустился в столовую.
Столовая в поместье де Брази разительно отличалась от нашей городской. Большое помещение с деревянным потолком, пересеченным балками, обшитые деревянными же панелями стены, нарочито грубый пол.
На входе я едва не столкнулся с той, кого совсем скоро должен был назвать своей женой.
- Удивлены? – с улыбкой спросила она. – Прихоть батюшки.
Я не смог не улыбнуться в ответ, чувствуя себя почему-то заговорщиком.
Сабрина де Брази, конечно, изменилась. Я с интересом, стараясь особенно не наглеть, разглядывал ее. Невысокий рост, хрупкое сложение, большие карие глаза – она была прелестна в своей юности и невинности.
- Рад вновь видеть вас, - проговорил, поднося к губам тонкие пальчики.
Возможно, прелесть невесты должна была заставить меня смириться с участью, вот только желание связать себя узами брака так и не появилось. Я был покорным сыном и глубоко несчастным человеком. В самом по себе браке как будто не было ничего плохого, но пример старшего брата внушал мне форменное отвращение. Филип женился рано, невесту, разумеется, выбирал отец. Да что там, Филип, как наследник, был обречен жениться и продолжить род. Жена его оказалась склонной к меланхолии робкой женщиной, во всем согласной с мужем. Она безропотно вынашивала его детей, чудесно ладила с матерью и ужасно раздражала меня своей покорностью судьбе. И Филип был ей под стать: темперамент его был таков, что уже семь лет он имел одну и ту же любовницу, которой изменял лишь с женой. Раз в год, я полагаю. А это тоже о чем-то да говорит. Я не представлял себе такую жизнь, я отрицал ее. Но был бессилен что-то изменить.
За столом меня посадили между графом и невестой. Напротив восседала графиня, левее – незнакомый молодой человек лет девятнадцати.
- Этьен Реньяр, - отрекомендовали мне его.
Тот кивнул, глядя неожиданно зло.
- Господин Реньяр – наш учитель музыки, - сказала мне невеста. Голос ее дрожал.