Радовался старик Кызырильяс, глядя на своих внучек; но не нами говорено: трудно заприметить, в какой день у человека шаг станет короче, а в волосах появится первый седой волосок. Еще труднее заприметить, когда у парня при встрече с любимой сердце дрогнет, а девушку робость одолеет.
Потерялось в веках имя джигита, при виде которого у Кэсэнэ в сердце радость заиграла. Только с горем эта радость перемешалась: не для Кэсэнэ у джигита сердце билось. Хозяйкой в нем стала Салисэ. И чем дальше время шло, тем больше Кэсэнэ замечала: не для нее вил джигит свое гнездо.
Когда же очередной замысел Тамерлана горе принес башкирам, не раздумывая, пошла Кэсэнэ, куда дед велел.
Было это так. Много Тимуровых лазутчиков, часто одетых в одежду купцов и странников, рыскало по свету. И не раз доносили эти лазутчики Тимуру о горах, полных сказочных сокровищ, о степях привольных, что лежат на пути в богатую страну руссов.
Но те же лазутчики доносили, что покорить людей, живущих там, невозможно, оттого что все они смелы, как соколы в поднебесье, умны, как мудрецы. И стережет богатства горы Тылсымлы-Тау волшебник Кызырильяс. Го ли он умеет скрыть людей в горах, когда к ним войска начнут приближаться, то ли напустить такое, что все стрелы из колчанов покинут гнезда, как птицы, и их — как не бывало, а то и кинжалы, если без ножен, улетят…
Не верил Тамерлан словам своих лазутчиков. То смеялся, как над сказкой, то в ярость впадал.
Раз за разом посылал он к Тылсымлы-Тау, горе Магнитной, свои полчища, но они ничего не могли добиться. Воины от страха бежали, видя, как стрелы, пущенные ими, дождем падали на землю, не достигая врага. Как будто невидимый щит вставал на их пути.
А тут уж к нему — царю всех царей, — как Тимура певцы величали — и осень жизни подошла. Ведь все на земле переживает свое: и рассвет весны, и жаркое лето, и печаль осенних ветров, и студеные метели. Правда, по-разному человек свою осень в жизни встречает. Один, как в молодых годах, на радость людям живет, не замечая, как в жилах остывает кровь. Другой, словно старый ворон, крылья опускает.
Все на свете, кажется, испытал Тамерлан, а вот, как осенние сумерки одолеть свои, он не знал. Радости побед не стали зажигать, как прежде, его кровь, и вступил в последний бой Тамерлан, в последний бой в его жизни — с самим собой. Не хотел сдаваться могучий Хромец перед природой.
Затихли в покоях его дворца песни и музыка. Поэты перестали читать свои стихи, сложенные в честь Тамерлана, а он все спрашивал у себя, как сохранить силу в человеческом сердце.
Дряхлело тело, молодость не возвращалась.
И вот однажды вспомнил Тамерлан рассказы лучников о мудреце Кызырильясе. «Может быть, он сумеет огонь в сердце зажечь?»
Три ночи и три дня не выходил он из своих покоев. В конце третьей ночи у него созрел план. И задумал он, как всегда, хитро и коварно. «Силой не прошел земли горы Магнитной — встану там лаской и любовью».
В одно раннее летнее утро, когда просыпалась степь, поднимались табуны скота и в озерах — рыба, жители горы Тылсымлы-Тау увидели, как пять всадников на чистокровных вороных по степи скакали. По их одежде сразу узнали они, что это знатные посланцы самого Тамерлана. За ними растянулся, сколько мог видеть глаз, караван верблюдов, нагруженных разными товарами. Всадники были не вооружены.
И стали хитросплетенные речи эти посланцы здешним жителям говорить, раскладывая перед ними ковры редкостной работы, кинжалы и из бесцветных камней ожерелья. Потом посланцы прочитали грамоту Тимура, в которой говорилось, что владыка мира ждет к себе в гости самого Кызырильяса.
Понимал мудрец, что отказываться от такого приглашения нельзя, а потому, не торопясь, собрался и вместе с гостями поехал в далекий Самарканд.
Долог был путь каравана, а еще дольше речи между Тамерланом и гостем из далекой страны Волшебных гор — Кызырильясом. Словно два разных родника забили рядом в тот далекий день под жарким небом Самарканда: корысть и бескорыстие, жестокость и мужество.
Хорошо видел Тамерлан, что перед ним хоть и древний старик сидел, но сильный и крепкий духом человек. А потому с завистью слушал Кызырильяса, говорившего прямо и открыто Тамерлану, что ему, царю всех царей, не хватает — доброты и милосердия.
Слушал Тамерлан мудреца, а сам про себя думал: «И не быть бы мне царем всех царей, и не лежали бы эти покоренные города и народы у моих ног, если бы был я милосерден».
Думал так Тамерлан, а сам свой новый план уже приводил в действие. «Сделаю добро, как советует мудрец. Может быть, это мне вернет силу, а заодним границы государства расширит».