ЛАРИСА: Жалко, потому, что он ненормальный… Евгений Сергеич, почему человек сходит с ума? Бесится с жиру?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Или из-за его отсутствия. И потом, жир у каждого свой. Знаешь, что младшим братьям по разуму, гориллам, которые в клетках сидят, ежедневно положена бутылка крепленого вина?
ЛАРИСА: Зачем?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Иначе они тоже с ума сходят. Замкнутое пространство, стрессы. Понятно, что пол-бутылки выпивает работник зоопарка, но стакан им достается… Так что наличие острова и личного самолета для помешательства не обязательно… С другой стороны, когда у человека много лишнего, он сам становится лишним и начинает рассуждать об одиночестве.
ЛАРИСА: Что-то я этого не замечала у сильных мира сего.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: А снаружи не видно. Только изнутри. Может поэтому Борисов пошел искать новое измерение.
ЛАРИСА: Пятое?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Может, и двадцать пятое. Новое. Или хорошо забытое старое. Он вошел в театр, как в алтарь храма, за иконостас. Всем нельзя, а ему можно. Недаром говорят, что театр тоже храм. Только в церковь человек приходит общаться с Богом, а в театр — с Человеком. В церкви как правило, не о спасении души просят, а о решении проблем насущных. А в театр приходят смотреть, как эти проблемы решаются.
ЛАРИСА: А те, которые по десять раз спектакль смотрят — зачем приходят?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Эти? (Пауза) На сеанс психотерапии. Театр врачует души.
ЛАРИСА: Так мы — врачи-психиатры?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ты пока санитарка.
ЛАРИСА: Я?!
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ну ладно, медсестра.
ЛАРИСА: Мне кажется, что врачевание душ — это пафос.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Пафос — сын Пигмалиона и Галатеи. Прости за эрудицию. Выскакивает в самых неожиданных местах… Например, в разговоре с тобой.
ЛАРИСА: Евгений Сергеич, а если бы он на шахту устроился, он бы тоже для себя новое измерение открыл. И стоило бы это — ноль. Даже не ноль, а плюс шахтерская зарплата.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Меркантильная ты. Может, наш «сын расчета и отваги» шахтером уже был. На постсоветском пространстве потомственных олигархов нет. Еще не выросли.
ЛАРИСА: А почему на их «Представление» столько мужиков ходит?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Самоидентификация. Им хочется, чтобы их любили.
ЛАРИСА: Так она ж его вроде как и не любит. Все как в жизни, что-то обсуждают, разговаривают, ругаются иногда… А всё начинается с того, что его охрана всех магнитом общупывает и сумочки выворачивают. Что они там ищут?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Тухлые яйца, гнилые помидоры…
ЛАРИСА: В чем оригинальность? В том, что спектакль каждый день? А где «новая форма»? Дуэт, состоящий из любителя и профессионалки? Смотрите «Ледниковый период» и «Танцы со звездами». Кстати, знаете, почему они популярны?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Хромые танцуют, меццо-сопрано на коньках катается.
ЛАРИСА: На коньках и медведи катаются. Зрителям интересно не как они танцуют, а с кем они падают.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, чайка — птица злая… По себе судишь?
ЛАРИСА: А что, кто-то судит по-другому?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Тогда почему у нас аншлаг? На сцене не скользко.
ЛАРИСА: Ждут, чтобы наш герой споткнулся, а еще лучше — разбился.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не дождутся.
ЛАРИСА: Евгений Сергеич, а правда, что он под костюм бронежилет надевает?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет, только шлем.
ЛАРИСА: Какой шлем?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Как у космонавтов.
ЛАРИСА: Все время шутите… Вопросов больше нет, спасибо.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Это тебе большое спасибо за известность, в которую ты меня поставила.
ЛАРИСА: Большое Вам на здоровье, Евгений Сергеич.
Выходит из кабинета.
Картина третья
Прошла неделя. Пустая сцена театра. На сцене Евгений Сергеевич прохаживается в режиме туда — сюда. Появляется опоздавшая Настя.
АНАСТАСИЯ: Евгений Сергеевич, извините, опоздала, пробки.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Знаете, почему женщины живут дольше мужчин?
АНАСТАСИЯ: Нет.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Они все время опаздывают… Поскольку Треплев на больничном — я буду за него реплики подавать, а за Чехова ремарки. Давайте с того места, где он целовал землю.