Как я и ожидал, мне не дали возможности выложить все соображения по первому вопросу. Где-то на втором залпе, когда картечно взрывались общие слова и междометия, профессор вздохнул и предупреждающе поднял руку.
— Переходите ко второму вопросу!
— Кантемир-р-р! — торжественно изрек я, раскатывая «р», после чего почти по-качаловски затянул паузу. — Кантемир, — повторил я уже без нажима, — был молдавским дворянином, весьма образованным. — Тут я снисходительно добавил: — По тем временам, разумеется…
Профессор как-то по-библейски развел руками и грустно возразил:
— Не весьма! А очень образованным по тем, как вы изволили выразиться, временам. Вы не согласны?
— Н-нет, почему же…
— Если не согласны, вспомните хотя бы «Историю Оттоманской империи».
Тут я чуть не свалился под стол. «Только Оттоманской империи мне не хватало! Ну, нет! Надо поскорее причаливать к уже знакомой и почти родной оде кантемировскому куму».
— Я с вами вполне согласен, — ладонь моя клятвенно легла на грудь. — Кантемир был феноменально образованным человеком и по тем, и по этим временам! — Видно, я чуток перехватил, потому что успел разглядеть досаду за толстыми стеклами профессорских очков. — Но Кантемиру мало было собственной образованности! — боясь, как бы меня снова не перебили, закричал я. — Мало!
Вот почему, радуясь образованности своего горячо любимого кума…
— Кого?
— К-кума, — уже с меньшей уверенностью повторил я и в поисках поддержки глянул на Колю Бутова.
Николай, зачарованный уверенными раскатами моих первых фраз, показал мне кулак с лихо задранным большим пальцем. Я успокоился, решив, что на верном пути.
— В своих произведениях, в том числе в одах, — уже спокойнее продолжал я, вновь обретая металл в голосе, — Кантемир призывал к тому, чтобы мужик-крестьянин приносил в избу «не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара бы принес!»
— Но позвольте! — обиженно взмолился профессор.
— Вполне понятно, — повысив «содержание металла», не позволил я, — вполне понятно, что сейчас я процитировал Некрасова. Почти сто лет отделяют его от Кантемира! И тем удивительней, что слова великого русского поэта и просветителя так точно и полно выразили сущность этической концепции в творчестве великого молдаванина!
Снова болезненно поморщился профессор. Не подозревая, что его привела в ужас моя тирада, я все же решил впредь не перенасыщать свою речь цитатами. Однако секундная заминка дорого мне стоила. Профессор поднял ладонь и, пока я заглатывал воздух для нового залпа, успел спросить:
— Какие вы помните произведения Кантемира?
— Кроме «Истории Оттоманской империи», о которой уже упоминалось, — скороговоркой проскочил я опасный участок, — мне бы хотелось назвать произведение, наиболее точно выражающее передовые взгляды Кантемира. Я имею в виду «Оду куму моему».
— Кому? — профессор вздрогнул и откинулся на спинку стула.
— Куму. Куму Кантемира!
Я, правда, заметил» что Коля Бутов с товарищами дружно полезли под столы. Но тогда мне было не до анализа странного поведения своих сокурсников. Крутая волна вдохновения поднимала меня на свой клокочущий пенный гребень:
— Кум Кантемира, тоже очень образованный дворянин, целиком разделял прогрессивные взгляды писателя и был его верным сподвижником в деле народного просвещения.
Профессор снял очки, и я разглядел добрые, чуть повлажневшие глаза. Вытащив из кармана белоснежный платок, он ласково попросил меня:
— Пожалуйста, если вам не трудно, остановитесь подробней именно на куме Кантемира! Этот вопрос так слабо освещен…
Волна вдохновения захлестнула меня и, забив дыхание, понесла в океан фантазии. В его зеленых глубинах на белых конях скакали Кантемир со своим кумом. Где-то далеко, поднимая лесную дичь, заливались собаки. Луч солнца, пробиваясь сквозь кроны столетних дубов, вспыхивал и гас на перекинутом через плечо Кантемира забытом охотничьем роге…
Нападали на Кантемира в слепой ненависти молдавские гайдуки, и кум в последнюю минуту приходил на выручку Кантемиру. Освобождая его от разбойничьих пут, кум успевал растолковать заблудшим гайдукам благородство. устремлений Кантемира, придав их борьбе если не классовый, то уж во всяком случае осмысленный характер. И гремел над просвещенными лесными братьями призыв к борьбе за свободу и образование, и боевая дойна поднималась сквозь могучие кроны вековечных деревьев прямо к солнцу…
Коля Бутов засек время. Он утверждает, что моя песня о куме Кантемира продолжалась семнадцать минут. Она, по его словам, была пропета на едином дыхании.
Когда дыхания не хватило, профессор удовлетворенно кивнул и попросил мою зачетку. И я ничуть не удивился, увидев, как его тонкая, обрамленная голубовато-белым манжетом рука вывела четкую пятерку.
Дверь за мной затворилась, и тогда профессор, чувствуя на себе три десятка вопрошающих глаз, подошел к распахнутому в яркий полдень окну и негромко, словно поясняя что-то самому себе, сказал:
— Видите ли… Кантемира он теперь и так не забудет. Но это писательский вуз… И если человек за несколько минут нарисовал мне такой образ никогда не существовавшего кума, что в какую-то минуту я подумал, а может быть… в самом деле?.. М-да! Тут что-то есть. Однако продолжим! Следующий!..
ПЕРВЫЕ АВТОГРАФЫ
Сейчас, в наши дни, выражаясь конкретней, уж такая смычка у писателей с книготоргом, что дальше некуда. Чай пьем прямо в магазинах. Стихи читаем, беседуем с читателем, а телевидение все это накручивает на пленку и вечером показывает «смычку» на голубых экранах. А тогда не было ничего такого. Просто приходил автор в магазин и смотрел издали на свою книжку. И я, помню, пришел. Честно говоря, я во все книжные магазины заходил. И даже у лотков на улице стоял подолгу. Стоял и смотрел на нее — маленькую, синенькую, на мою первую книжку.
И вот захожу я однажды в большой книжный магазин. Прохаживаюсь вдоль прилавков, а глазами, словно лазутчик какой, только зырк-зырк по стеллажам. А! Вот она… Ох, и высоко же забросили мой сборник! Ну кому придет в голову просить тонюсенькую книжку из-под самого потолка? Продавщицу гонять по стремянке и то жалко! Правда, на той же высоте и тоже тонюсенький стоял Остап Вишня. И при мне девушка-продавщица вынуждена была дважды слазить за ним. Во второй свой взлет по стремянке продавщица прихватила не одного Вишню, а сразу стопочку книжек. И правильно. Вишню брали и брали. А меня ни одна душа не спрашивала! И тогда я решил исправить положение.
— Скажите, пожалуйста, — обратился я к продавщице, — у вас есть Игорь Неверов?
— Александр Неверов? — поправила она.
— Нет, не Александр, а именно Игорь, — с трудом сдерживая обиду, тихо возразил я.
— Нет, Александр! — упрямо не соглашалась она.
— Игорь! — почти выкрикнул я и, как пророк, вознес палец к верхней полке.
И продавщица, и стоявшие около прилавка покупатели взглянули по направлению моего пальца.
— Это Остап Вишня! — не сдавалась продавщица.
— Вишня! А рядом я… Ягорь Неверов!
— Ягорь?
— Простите. Игорь. Я… оговорился.
— Ну вот, видите! — милостиво простила меня продавщица. — Сами все путаете, а возмущаетесь.
Люди с интересом поглядывали то на меня, то на верхнюю полку. Я немного взмок от смущения и тихо попросил:
— Хорошо… Дайте мне, пожалуйста, Игоря Неверова «Синюю границу».
— Пожалуйста! — не глядя на меня, она вытащила из-под прилавка и хлопнула по стеклу одним экземпляром «Синей границы».
— Мне надо еще.
— Сколько? — Продавщица явно сердилась на меня. Может быть, ей просто не хотелось снова лезть на стремянку.
— Ну-у, — раздумчиво произнес я. — Штук… двадцать.
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, но ничего не сказала и, закусив губу, полезла на стремянку.