— Вы навряд ли сами по доброй воле ещё придёте сюда, в мир искусства.
— Потому надо было встречу назначать тут? — не без упрёка поинтересовался ты.
— Скажем так, нейтральная территория, отличная от заброшенных домов, куда лучше. Безопаснее.
Он прав. Будь это вновь Палмер Авеню, беседа эта не состоялась бы.
— Итак, что вам надо от меня?
Старик усмехнулся.
— Мне ли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Лишь то, что не мне нужно подтверждение или опровержение.
Закусив не до крови губу, ты призадумался. Минуты медленно текли. Насколько известно, экскурсия длилась два часа.
— Почему сейчас? — подал наконец ты голос, улавливая постукивание по полу каблуком ботинка. Возможно, пожилой человек заскучал.
— Почему? Может, я так захотел, — не спеша по-старчески начал он, — или вы готовы к предстоящему диалогу, кто его знает. Главное не это.
— А что же тогда? — нахмурившись.
— Ваша реакция.
— Думаете, я налечу на вас с кулаками? Это вас пугает? — поднявшись, ты подошёл к нему, остановившись в двух шагах, изучающе смотря на него. И в мыслях не было причинять вред этому гражданину, если только припугнуть.
— Прошу, — не отреагировав на перемены, спокойно поднял серые глаза, установив контакт с твоими, — обращайтесь ко мне Полиан Лапинский… Нет, я не думаю, что вам нужно будет на меня нападать, — убеждённый в своих словах, он медленно покачал отрицательно головой.
Вот и познакомились. В этот миг, когда представилась возможность разглядеть его, то старик по непонятным причинам показался смутно знакомым, будто… да! Как то препятствие, первое, не позволившее переступить грань.
— Вижу, что не таким уж и чужим кажусь я вам.
— Кто… как так получилось, что… — не зная, как лучше сформулировать, оборвал ты мысль.
— Человеческая память — интересный механизм, способный не только сохранять воспоминания о предмете или человеке, но и спустя время напоминать об этом. Скажу вам «банан», и родится фигура жёлтого цвета, то есть правильная ассоциация, пусть даже фрукт этот вы несколько лет могли не видеть.
— Получается, это не первая наша встреча…
— Верно, она была шесть лет назад. Но тогда вы были не в себе. Потеря Ланы сыграла злую шутку.
— Я… не хочу говорить о ней, — силясь, проговорил ты, отворачиваясь. По-прежнему больно вспоминать о ней. За это время, кроме твоей матери и Лагуньи, возможно, больше никто не посетил её могилу.
Полиан развёл руками в стороны, очень громко вздохнув.
— А о чём нам, как не о ней, говорить?.. Может, тогда для начала о… о Маркусе Лавинском?
— Это животное не заслуживает того, чтобы мы о нём вспоминали! — не сдержавшись, выкрикнул ты, взмахнув резко рукой. Но, осёкшись, повернул голову в сторону охранника — он и бровью не повёл. Почему?
— Не стоит волноваться насчёт третьего лица.
— Что вы сделали? Время остановили? — ужаснувшись этой мысли, ты глянул на часы, показавшие без пяти одиннадцать. Нет, оно по-прежнему шло.
— Маленький фокус, — и поднёс указательный палец к губе, сделав «тс». — Но заботить вас это не должно ни в коем роде. Давайте всё-таки перейдём к делу, так как до конца осталось чуть больше часа, но кто знает — вдруг они раньше освободятся?
Ничего не оставалось кроме согласия. И, сжав сильно зубы, коснуться неприятного во всех отношениях разговора. Однако тому, который уберёт карандашом пририсованный хвостик к точке, не суждено больше быть в главенстве запятой.
— Маркус Лавинский, убийца, совершивший двенадцать из тринадцати злодеяний, вам ведь о нём что-то известно будет? Вырезки из газет не способствовали правде. Точнее, я не мог в них поверить до конца.
Когда ты лично сталкиваешься с чудовищем, когда выпадает возможность побывать в Аде, среди жертв эксперимента, начинаешь понимать, что Идея могла быть не так проста, как многие пытаются её охарактеризовать. Не понимая этого, профессионалы своего дела — детективы — ошибочно больший акцент делают на свой опыт, знания, домыслы, в итоге приходя к неточному результату, ведь он может от счастья соприкасаться с истинным, но и также иметь расхождения. Потому новая зодиакальная схема, включающая тринадцать знаков зодиака, не была по достоинству тобой оценена, — змееносец забрал себе конец ноября и большую половину декабря, оказавшись между скорпионом и стрельцом. В подтверждении этому, убитые женщины были рождены в знак кого-то, не повторяясь. Тогда по логике, маньяк должен был свершать от козерога к стрельцу убиения, но погрешность данного высока, тому пример: Лану, чей день рождения был 3 декабря, он оставил наконец. Ко всему, начал с близнецов, поставив первой жертве, Аннет фон Ильзерберг, цифру «1», вырезав матку без анестезии; и умерла она в муках от потери крови… Какую роль во всей этой схеме играл ты? Почему именно тебе по факту пришлось решать, кому жить, а кому умереть? Именно неторопливость, излишняя подозрительность в итоге обрекла этих женщин на муки. Твоя вина была колоссальной, но кому известны определённые нюансы? Картина перед экспертами такова: любящий муж, получив письмо от потенциального убийцы, не стал сообщать в полицию об этом (в первую очередь на выбор могло повлиять «ограничение»), а отправился к матери (Клэр Смит) в удостоверении сохранности супруги. Не увидев её, но, испытав эмоциональное потрясение, не задумываясь поехал к месту преступления (главная улика, письмо, как считают детективы, могла и нарочно быть не взята из понимания неизбежного финала и вероятной помощи со стороны Клэр Смит, которая и стала инициатором звонка в полицейский участок), попав по пути в аварию. Закончилось всё без смертей и удачным вызовом скорой помощи; прибыв на место, она, к сожалению, посчитала это ложным вызовом, когда как потерпевший ринулся к злополучному дому, где чуть погодя и произошло потрясшее умы событие — пожар, потушить который в итоге удалось. Впоследствии найденная подгоревшая книга позволила продвинуться расследованию, придя (и даже на уровне судебно-медицинской экспертизы, при вызванных из Вашингтона высококлассных специалистов, проведших сравнительное исследование кальцинированных костей женщин) к окончательным выводам.
— В голове не укладывалась такая простота мысли женщиноубийцы. В его эксперименте участвовал невольно и я, и не могу смириться с тем, что только из-за тринадцатой жертвы был выбран.
Наступила томительная минута, при которой с ожиданием смотрел ты на своего собеседника, но тот в ответ молчал, будто проверяя на выдержку, лишь когда тишина приняла отрицательный окрас, ты, не намереваясь более терпеть, решил заявить об этом, но Лапинский заговорил:
— А ежели это так?
— Простите?
— Вы отгоняете, быть может, верную мысль. Задумайтесь: что, если вы и сами были жертвой, но особенной, с тремя одёжками?
К чему он ведёт. При чём тут куртки? Или речь даже не о них…? А о чём?..
— Не понимаю.
— И не понять вам…
А вот это уже было немного… обидно, но, как правило, стариков, женщин — не бьют.
— Хм.
— Почему, когда у вас была возможность, вы не спросили обо всём у него там? Он лучше меня предоставил бы свою идею, не так, как я в дальнейшем — грубо.
— Потому что меня не интересовала судьба двенадцати, а только… Подождите, так это правда? Он (мир) существует? Но как? Ведь моё тело было приковано…
— Стоп, стоп, стоп! — поднял старик руку, притормаживая словесный поток. — Не будем торопиться и больше путаться во всём. Надо разобраться в одном, потом подойти к другому, а начнём мы обсуждать мир… э-э… как вы его называете…?
— …мертвецов.
— А, ну иначе ведь и быть не должно, — усмехнувшись, чуть издевательски проговорил он, рождая в тебе раздражение, — мы совсем отойдём от темы. У вас очень много вопросов, у меня есть на все ответы, но нет времени, чтобы на каждый дать, а как показывает практика, несмышлёных уйму, но не в обиду вам, конечно. — Он по-дружелюбному улыбнулся; тебе неприятно слышать подобного рода упрёки, хоть и не напрямую сказанные.