— Я только что солгал вашей матери. Я сказал, что по вечерам изучаю право.
— Да? — засмеялась Эллен. — А зачем?
— Сам не знаю. Когда я сказал, что я писатель, у нее на лице появилось такое выражение, что мне стало стыдно. Так бывает с человеком, когда в комнате вдруг дурно запахнет. Но я не сознался, что сижу без работы.
— Не волнуйтесь. Маме вообще не нравятся мои приятели — все без исключения.
Во время обеда Бен, против обыкновения, сидел как в воду опущенный. Ему о многом нужно было спросить Эллен, но язык словно прилип к нёбу. Еще переступая порог ее квартиры, он чувствовал, что весь взбудоражен. А теперь, сидя рядом с ней, тщетно пытался унять дрожь в коленях.
Эллен вдруг улыбнулась:
— Что это вы надумали играть в молчанку?
— Я мрачный тип, бегите от меня, как от чумы, — сказал он, а хотел сказать другое: «Эллен, я люблю вас, но боюсь спросить, как вы относитесь ко мне и что ответите, если я признаюсь в своей любви. Но больше всего я боюсь, что вы будете смеяться надо мной, — боюсь, хотя и знаю, что вы не стали бы этого делать».
— Вы могли бы быть очень счастливым человеком, — произнесла она.
— Я?
— На вашем лице это прямо-таки написано!
— Да?
…Когда они пришли в комнату Бена, Эллен воскликнула:
— Да это же монашеская келья, Бен! Почти никакой обстановки!
Действительно, в небольшой комнатке на Пайнэпл-стрит не было почти никакой мебели, если не считать кушетки, бюро, кресла, маленького столика для радиолы, торшера и полки со стопкой книг.
На стене висел огромный плакат времен испанской войны: летчик в шлеме и в очках, сдвинутых на лоб, наблюдал за самолетами, острым клином взмывавшими ввысь. Надпись гласила: «1938 год — год Победы!». Летчик улыбался ослепительной улыбкой.
Эллен села в кресло, а Бен открыл бутылку вина и разлил содержимое по бокалам.
— Минутку, синьорита, — сказал он. — Я забыл о приятной музыке.
Бен включил радиолу и осторожно поставил иголку на пластинку. Звуки Седьмой симфонии Бетховена наполнили комнатушку.
— Самое страстное мое желание — иметь собственный «Кейпхарт»[104],— промолвил Бен.
— И это все, что вы хотите?
— Нет, я хочу, чтобы у всех был «Кейпхарт», за исключением самого мистера Кейпхарта.
Они сидели, слушая волнующую музыку и медленными глотками отпивая вино. Эллен не сводила глаз с плаката: «1938 год — год Победы!» Потом она повернулась к Бену и спросила:
— Ведь этого не произошло, правда?
— Да, — подтвердил он, уставившись в свой бокал. — Этого не произошло.
Она поставила бокал, подошла к кушетке и опустилась на колени перед Беном.
— Поцелуйте меня, Бен. Я так одинока.
Он поцеловал ее.
— Я тоже одинок.
— Как ты думаешь, что произойдет сегодня вечером?
— Ты знаешь, — ответил Бен. Сжав ее лицо руками, он пристально смотрел на нее. — Или не знаешь?
— Догадываюсь. Ты не жалеешь, что тебя нет там?
— И да и нет.
— Почему нет?
— Если бы я был в Испании, меня не было бы здесь, с тобой, — Бен смущенно рассмеялся. — Забавно! Мне только что пришла в голову одна мысль.
— Какая?
— Я вступил в бригаду в тот самый день, когда ты рассталась с мужем.
— Интересное совпадение.
— Эллен… — Бен хотел что-то сказать, но не решился.
— Говори, говори! — попросила она.
— Не могу.
— Разве тебе это больно?
— Я боюсь причинить боль тебе.
— Почему?
— Между тобой и мужем все кончено?
— Надеюсь, Бен.
— Но ты не уверена?
— Надеюсь, Бен, надеюсь, — повторила Эллен и поднялась, не выпуская его рук, пока он тоже не поднялся с кушетки… Они стояли, сжимая друг друга в объятиях. Потом он стал осторожно раздевать ее.
6. 8 февраля 1948 года
Еще в 1946 году, в те дни, когда Лэнг одно время работал для голливудской компании «Колумбия», он усвоил привычку диктовать, вместо того чтобы самому сидеть за машинкой. Этому в немалой мере способствовала Пегги. Она мгновенно записывала на стенографической машинке все, что он диктовал, и Лэнгу в конце концов это очень понравилось, тем более, что такой метод позволял изложить на бумаге мысли, которые ускользали, если он сам стучал на машинке одним пальцем.
«Сегодня вечером, — диктовал он, прохаживаясь по комнате, — я намеревался прокомментировать странное решение мистера Генри Уоллеса, — нет, вычеркни слово „странное“, — прокомментировать решение мистера Генри Уоллеса выставить свою кандидатуру на президентских выборах, но утром прочитал статью в „Геральд трибюн“. Многие из вас, конечно, читали ее, но этого недостаточно. Каждый (подчеркни слово „каждый“) должен (подчеркни и это слово)… должен немедленно раздобыть ее и прочитать. Я имею в виду статью Винсента Шиэна, помещенную на первой странице и озаглавленную „Последние дни Ганди“. Она посвящена трагическому убийству Махатмы Ганди неделю тому назад, 30 января. Мистер Шиэн был свидетелем этого события».