Я просто сгорал от тревоги: что, бляха медная, могло случиться за какие-то сорок пять минут?
Перед матчем мы с ним виделись, он пожелал удачи, сказал пару тёплых слов игрокам…
Явился в раздевалку, нагруженный коробками с пиццей — чем сразу поднял свой личный рейтинг почти до небес.
Я не стал спорить. Хотя жрать перед игрой — последнее дело, но по паре жалких кусочков на нос — особенно, на такой, как у Руперта или Гефеста… Хрен с ним. Макс хотел как лучше.
И что могло с тех пор приключиться — бес его знает.
Тайм доиграли без происшествий. Почти…
На сорок четвёртой минуте скруллы предприняли отчаянную атаку.
Собравшись в мощный кулак, пробились к нашим воротам и…
Ничего.
Мяч проявил характер.
Злобно оскалившись и рыча, он закрутился винтом и с такой силой врезался в штангу, что гул пошел по всему полю.
Я недобро усмехнулся.
Мяч — тоже игрок.
Эту простую истину я вдалбливал своим ребятам целый месяц. Познакомил их со всеми мячами, которые были в нашем загоне. Мы вместе давали им клички. Вместе кормили, вместе расчёсывали их длинную, похожую на пух одуванчика, шерсть…
Но это лирика.
Главной целью было, чтобы ребята поняли: мяч — живое существо. У него есть душа. А также норов племенного жеребца и характер трёхлетней девочки. Просто так, на кривой козе, к мячу не подъедешь…
Когда начинается игра, на знакомство с мячом уже нет времени — также, как и на знакомство с игроками соперников.
Но можно выразить своё уважение. Показать, что играть вместе — это честь.
Мячи это ценят. Также, как и другие игроки…
Наконец прозвучал мучительно ожидаемый свисток.
Марк Тиберий поднял обе руки и скрестил их над головой. Дополнительного времени он назначать не стал, так что команды поспешно покинули поле — через разные выходы.
— Всем отдыхать, — сказал я, нетерпеливо подпрыгивая на месте. Боялся, что паршивец смоется, и я так ничего и не узнаю… — Тренер Одиссей расскажет дальнейшую стратегию. Я буду через пару минут.
Я помчался через поле. Макс стоял на другой стороне, и мне потребовалось секунд пятьдесят, чтобы преодолеть его по кратчайшей прямой…
Хряпс! Где-то посередине нога угодила в яму.
Надо придумать какие-то бахилы на копыта минотаврам, — мельком подумал я. — Ни один газон их не выдерживает… Кроме железного.
Поднимаясь, я вдруг почувствовал, что колено как-то подозрительно хрустит.
А, хрен с ним. Сейчас пройдёт.
И я снова побежал.
— Тренер, нам надо поговорить, — на кромке поля стоял Автандил.
— Ты будешь сидеть на скамейке, Ави, — прорычал я, пытаясь заглянуть ему за спину, где, предположительно, мелькал затылок Макса.
— Я не об этом, — он заступил мне путь. Я врезался в ангела, колено хрустнуло второй раз. Сука! Сука твою мать!.. — Я хочу поговорить о Лилит.
Я сделал глубокий, до самых помидор, вдох.
Он её парень, — напомнил я себе. — И тоже переживает…
— Мы с Максом пытаемся её освободить, — сказал я. — И если ты меня пропустишь, то…
— Хочу сделать заявление: я не имею к этой ведьме никакого отношения, — быстро сказал ангел. — Если она виновата — я здесь ни при чём. Если меня спросят — буду всё отрицать.
— Что отрицать? — я сузил глаза. — Ты что-то знаешь?
— Нет. Я ничего не знаю. — Автандил сделал каменное лицо и вылупил свои голубые глаза. — И я ничего не видел. С мадмуазель Орловской я ничего общего не имею.
— С поросёнком Фунтиком я не знаком, — мне очень хотелось сплюнуть, убрать вкус горечи с языка, но я не стал.
— Что-что? — переспросил Автандил.
— Чеши в раздевалку.
Обогнув ангела, я попытался найти взглядом Макса…
Бляха медная! Он успел слинять.
Второй тайм скруллы начали агрессивно и напористо, твёрдо решив закатать нам хотя бы один гол.
Игра навылет, — напомнил я себе. Ничьей не будет в любом случае…
— Правила не запрещают игрокам влезать на плечи друг друга? — спросил Одиссей, ещё во время перерыва.
Сначала я не понял, о чём это он. Мысли были заняты Максом. Какого хрена он стоял там, у кромки поля, как тополь на Плющихе?..
Может, у него живот болел? А я маюсь.
Горгонид терпеливо ждал.
Сообразив, что вопрос адресован мне, я посмотрел на Одиссея более осмысленно.
Тот указал взглядом на Шаддама, второго из минотавров.
— Я почему спрашиваю, — начал Одиссей, по словам того же Макса — военный гений. — Нельзя ли, чтобы Тарара влез ему на плечи?