Эос и ее дочери-звезды. Иллюстрация к «Гомеровским поэмам» (1885 г.).
По замечанию Р. Грейвса, это миф, «который встречается только у Овидия, был заимствован позднейшими греками из вавилонского эпоса о Гильгамеше». Впрочем, текст Овидия обнаруживает не только и не столько вавилонское, сколько египетское и западносемитское (финикийское) влияние — тем паче, что Египет и Финикия гораздо ближе к Элладе, нежели Вавилон.
Классический миф о творении, изложенный Гомером и Аполлодором, говорит о происхождении мира от неба-Урана и земли-Геи, от которых произошли сторукие великаны, киклопы и титаны. Титан Крон оскопил отца, из крови которого произошли Эриннии. От Крона и его супруги Реи ведут свой род олимпийские боги во главе с Зевсом. Как писал тот же Р. Грейвс, «брак Урана с матерью-землей указывает на раннее нашествие эллинов в северную Грецию, что позволило людям, поклонявшимся богу-пастуху, утверждать, что их бог был отцом местных племен, признавая при этом, что он — сын матери-земли».
Рея и Кронос. Рельеф (ок. 400 г. до н. э.).
Наконец, необходимо упомянуть еще об одном греческом мифе творения, который часто называют орфическим (орфики — последователи позднего религиозно-мистического учения, вобравшего в себя многое из учений Востока). Отрывочное изложение этого мифа сохранилось у Аполлония Родосского и у Гигина. В «Аргонавтике» Аполлония Орфей начинает песнь, чтобы унять ссору товарищей:
Пел он о том, как когда-то и суша, и небо, и море, Раньше друг с другом в одну перемешаны будучи форму, В гибельной распре затем отделились одно от другого И средь эфира свое неизменное заняли место Звезды, а также луна и пути неуклонные солнца. Пел он, как горы взнеслись, как громко шумящие реки С нимфами вместе возникли, а также и всякие гады. Пел и о том, как сперва Офион и с ним Евринома Океанида над снежным Олимпом владыками были, Как, побежденный насильем, он отдал почетное место Крону и Рее — она, и как в глубь океана низверглись. Те ж средь Титанов, блаженных богов, лишь дотоле царили Зевс не возрос, пока, по-младенчески мысля, Жил он в Диктейской пещере, киклопы ж, земли порожденье, Силу его укрепить не успели грозным Перуном, Громом и молнией, коими множится Зевсова слава.[7]Офион — божественный змей, овладевший океанидой Евриномой; последняя родила от Офиона мировое яйцо, из которого вышли солнце, луна, планеты, звезды, земля, горы, деревья и живые существа. Упоминание о мировом яйце — явный отзвук западносемитских (финикийских) и египетских мифов, оказавших значительное влияние на космогонию и теогонию орфиков.
Кроме того, орфическая традиция выделяла среди божеств Эрота, представляя его всевластной мировой силой: отсюда его прозвища Фанет («явленный»), Фаэтон («сияющий»), Протогон («перворожденный») и др. Гесиод называл Эрота в числе четырех космических начал:
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный, Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких, И, между вечными всеми богами прекраснейший, — Эрос. Сладкоистомный — у всех он богов и людей земнородных Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает.Представление об изначальном Хаосе, возникновение из Хаоса первобожества, вселенский пожар, абстрактные первоначала миротворения — очевидно, что греческая мифология заимствовала эти элементы из мифологий восточных народов. Как выразился современный исследователь, греки «лишь слегка видоизменили и расцветили восточную традицию, но сделали это столь талантливо, что многократно превзошли первоисточник».
Что касается мифологии римской (и ее этрусской и италийской предшественниц), в ней мифов о миротворении не сохранилось, если не считать содержащегося в комментариях Сервия и Макробия к «Энеиде» упоминания о том, что двуликий бог Янус некогда мыслился как первобытный хаос, из которого возникло все живое. Эту версию мифа приводит и Овидий в «Фастах»:
Хаосом звали меня в старину (я древнего рода), Слушай, какие дела прошлых веков я спою. Светлый сей воздух кругом и все вещества остальные — Пламя, вода и земля были одним веществом. Но разлучил их раздор, и они разделили владенья, А разделивши, ушли каждое в область свою. Пламя взлетело наверх, растекся поблизости воздух, А посредине нашли место земля и вода. Я же, сгустившийся в шар и безликою бывший громадой, Всем своим существом богу подобен я стал. Ныне же, малый храня былого подобия образ, Сзади и спереди я виден единым лицом. Знай же причину еще моего такового обличья, Чтоб хорошенько понять, в чем состоит мой удел. Все, что ты видишь, — земля, небеса и моря, и туманы —Ж.О. Энгр. Зевс и Фетида. Холст (1811 г.).
Власти моей подлежит, крепко я это держу. Все это я сторожу один на пространстве вселенной, Круговращеньем всего мира заведую я. Если желаю я Мир из-под мирного выпустить крова, — Невозбранимо по всем он растечется путям; Но переполнится все в смятенье тлетворною кровью, Если рванется Война из-под тяжелых замков. Кроткие Оры при мне вратами ведают неба, Даже владыке богов вход я и выход даю. Янус поэтому я.[8]Впрочем, миф о Янусе-миротворце в других римских источниках, сохранившихся до наших дней, не зафиксирован. Вероятно, у этого обстоятельства, помимо причин объективных (далеко не все мифы уцелели в круговороте времени), есть и две субъективные: во-первых, римляне сравнительно рано переняли греческие мифологические представления, в том числе и олимпийский миф творения; во-вторых, в римской мифологии уже в республиканский период истории Рима центральным космогоническим актом стало основание самого Вечного города.