Собственно, с ферм-то тех сельскохозяйственных всё и началось, как я сильно подозреваю. Был такой павиан-грабитель Фред, кейптаунская знаменитость, так когда его отловили и усыпили за агрессивность, то при вскрытии хренову тучу дробин из его туши выковыряли. Видимо, первое время фермеры, уже не рискуя стрелять пулями и картечью, отстреливались от четвероруких разбойников дробью — не смертельно, но болезненно, а главное — временная потеря подстреленным боеспособности, чреватая для павиана в свою очередь снижением его ранга в стаде. Вот тогда они, наверное, и повадились уже в городе промышлять, где риск схлопотать порцию дроби на порядок меньше. Потом и фермеров прижали окончательно, да только павианы на безнаказанной халяве уже размножились и на ставшие беззащитными виноградники вернулись уже далеко не все. Но история с этим Фредом — просто нагляднейший показатель маразма. Один же хрен, когда он искусал трёх прохожих так, что тем понадобилась медицинская помощь, его отловили, и ясно же было, что отпускать его нельзя, а в клетке всю оставшуюся жизнь держать или усыпить, как это в конце концов и сделали — велика ли разница? Так не проще ли было бы пристрелить его на хрен сразу вместо геморроя с его отловом? Вся же глубина маразма даже не в этом, а в том, что всему виду южноафриканского павиана никакое вымирание не грозит, а грозит оно только очень небольшой популяции Капского полуострова, отрезанной разросшимся городом от остальной страны. Ну так и хрен бы с ней. Чем она от прочих-то по стране и по всему югу материка отличается, чтобы носиться с ней как с писаной торбой? Реально же напрягают, и перестреляй их на хрен даже целенаправленно — думаю, что мало кого из страдающих от их выходок горожан это так уж сильно огорчило бы.
Фокус тут в том, что в дикой природе жратва обычно не сконцентрирована так, чтобы до хрена на одном месте, и чтобы насытиться, павианам нередко приходится весь день рыскать по местности, а в населённом пункте или в сельскохозяйственных угодьях они при удачном набеге могут налопаться от пуза за полчаса, не особо утомившись и имея весь остаток дня в качестве досуга. Поэтому соблазн сесть людям на хвоста для павианов велик даже при вполне достаточной кормовой базе, а уж в засуху, когда людям их урожая и самим мало — тем более. Страсть к халяве естественна для любой живности, и отучить от неё по-хорошему невозможно, а можно лишь противопоставить ей столь же естественный страх перед высокой вероятностью гибели или тяжёлого увечья. И поскольку нам тут для наших колонистов проблемы современных кейптаунцев на хрен не нужны, да и Гринписа современного на нас здесь нет, надо пользоваться этим счастьем и с самого начала ставить этих червероруких халявщиков на место. Это раньше наших здесь не было, а теперь есть, и с белыми людьми пришёл новый порядок, при котором здесь им — не тут.
Я ведь упоминал уже, как к нам в Марокко прямо в лагерь тамошние павианы нагрянули? Вот и тутошние точно такими же оказались — во всех отношениях, так что нам и вразумлять их пришлось теми же методами. Но колонистам ведь здесь не только форт и посёлок строить, им ещё и поля обрабатывать, и огороды, и сады, а там уж и пастбища для скота понадобятся, и всё это должно стать свободной от павианов зоной. А для этого они сами должны чётко себе уяснить, что это теперь — территория белых людей, которые для них страшнее и опаснее и бушменов, и леопёрдов, и львов, так что и держаться им от неё следует подальше — целее будут. Кто поймёт — будет жить, а кто окажется непонятливым — за нашими премия Дарвина не заржавеет…
— Так это, говоришь, не бабуины? — переспросил спецназер, — А хрен ли тогда их эти южноафриканцы бабуинами называли? — в интернете, где мы читали про хулиганство тех кейптаунских павианов их в самом деле называли обычно бабуинами.