1 См. об этом: Кон И. С. Дружба. М., 1980, с. 248- 252.
несводимая ни к страстному биению чувств, ни к благу взаимной поддержки. В ней воплощается важнейшая ценность человеческих взаимоотношений, формировавшаяся и развивающаяся поныне как самораскрытие творческих духовных сил человека. И не столь уж важно, что обыденный рассудок придает этой моральной самоценности дружбы вненсторический характер (хотя это исторически сформировавшееся, имеющее различные конкретные формы и развивающееся поныне явление), превращая ее в выражение некоего абсолютного начала человеческого «духа», «природы» и пр. Важно другое: дружба как один из видов межличностных отношений воплощает собой определенную моральную ценность, как бы концентрирующую в себе благородные, свободные горизонты нравственного развития человека.
Именно в этом мире ценностей – аксиологическом аспекте социально-исторической практики человека – дружба находит свое полное объяснение и этическое обоснование.
* * *
Коллективное, общее дело, спаянное едиными ценностями, коммунистическими идеалами; творчество, самораскрытие созидательных сил, способностей человека, революционно-классовая сплоченность и психологически возросшие возможности морального взаимопонимания, сопереживания; бережное проникновение до сокровенных истоков нравственно-психологического самочувствия, мировосприятия человека – в дружбе и любви; наконец, глубинные исторические потребности развития моральной коммуникабельности в общественной жизни и перспективы формирования гармонической личности, неразрывно сопряженные с торжеством коммунистического гуманизма,- все это приметы нового социально-нравственного положения человека в социалистическом мире. Приметы, позволяющие оптимистически относиться к проблеме преодоления морального одиночества, отчуждения, замкнутости, враждебной разобщенности людей друг от друга.
Индивид не может (и не должен) проводить свою жизнь в моральном одиночестве: это пустое, мертвое существование, мучительное устранение от живых источников сопричастности к радостям и горестям других людей, нередко оборачивающееся бессмысленно-злобной ожесточенностью (и ведущее к деградации человеческого в человеке). Сторонники мрачной антиидеи о безысходности одиночества личности не только смешивают разнокачественные причины и признаки одиночества (социальные, нравственные, психологические и т. д.). Они не только в корне неправы, абсолютизируя неотвратимость одиночества, но и виновны в своем отношении к человеку. Вольно или невольно они заставляют его смиряться с одиночеством, не дают ему понимания реальных путей выхода из этого трагического состояния. Смакуя страдания человека, изолированного от душевного мира других людей, от моральных ценностей общества, они оставляют его беззащитным и безнадежным в пучине заброшенности, равнодушия и отчуждения. Их призывы к отчужденному индивиду сохранять, несмотря ни на что, моральную стойкость и личное мужество мало чего стоят. Они нравственно-психологически, мировоззренчески разоружают человека в его борьбе против враждебной разобщенности людей друг от друга. И делают это не только потому, что не видят социальных сил, способных освободить человека от враждебно-негативных, навязанных ему антагонистическим течением социальной жизни состояний одиночества, не только потому, что не могут понять нравственного значения революционной сплоченности освободительного движения трудящихся, но и потому, что не могут, несмотря на все свои заверения, определить общечеловеческий гуманный смысл нравственного единения человека с человеком в истории. Во всех исходных философско-этическнх предпосылках их концепций в той или иной мере присутствует индивидуализм, с позиций которого нельзя верно понять не только современных революционно-освободительных, но и общечеловеческих, общеисторических тенденций гуманистического сплочения человечества. Гнилостные бактерии пессимизма и индивидуализма – вот закваска мрачной антиидеи о безысходности человеческого одиночества. Сочувственный «пессимистический гуманизм» в отношении к человеку, якобы обреченному на вечное одиночество, не спасает приверженцев этой идеи от обвинения в антигуманизме. Ведь если человеку не даются реальные и вместе с тем гуманные средства преодоления одиночества и отчуждения, то на чем же будет держаться его моральная стойкость и сопротивляемость злу? Тогда люди найдут иные, пусть ложные и антигуманные, способы «прорыва» из нестерпимого одиночества и отчуждения. И они действительно пытаются их найти: в масштабах либо реакционных радикальных движений (типа фашистских), либо в различных формах «псевдоколлективизма», либо в насильственном подчинении, овладении душевным миром другого человека. Распространяя эту антиидею под маской «мужественного реализма» во взглядах на судьбу человека, ее приверженцы, таким образом, подготавливают (иногда даже против собственного желания) нравственно-психологическую почву для взращивания откровенно реакционных устремлений и настроений. Так антиидея о безысходности одиночества легко укладывается в общее русло антигуманизма, от нее пролегает ряд прямых дорог в темный мир воинственно-враждебных по отношению к человеку, его ценности и судьбе, представлений. Антиидея о том, что «счастье одного человека строится всегда на несчастье другого», представляет собой в этом смысле, пожалуй, наиболее циничный образчик попыток индивида «стать выше» одиночества или уйти от него с помощью открытого человеконенавистничества и активной агрессивности по отношению к другим людям.