Так изрекла и влияла ей в душу сладкие чувства,Думы о первом супруге, о граде родимом и кровных.Встала она и, сребристыми тканями вкруг осеняся,Быстро из дому идет со струящеюсь нежной слезою.Следом за ней поспешили прислужницы верные обе,Эфра, Питеева дочь, и Климена, с блистательным взором.Скоро они притекли ко вратам возвышавшимся Скейским,Там и владыка Приам, и Панфой, и Фимет благородный,Клитий, божественный Ламп, Гикетаон, Ареева отрасль,Укалегон, и герой Антенор, прозорливые оба,Старцы народа сидели на Скейской возвышенной башне,Cтарцы, уже не могучие в брани, но мужи совета,Сильные словом, цикадам подобные, кои по рощам,Сидя на ветвях дерев, разливают голос их звонкий:Сонм таковых илионских старейшин собрался на башне.Старцы, лишь только узрели идущую к башне Елену,Тихие между собой говорили крылатые речи:«Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцыБрань за такую жену и беды столь долгие терпят:Истинно, вечным богиням она красотою подобна!Но, и столько прекрасная, пусть возвратится в Элладу;Пусть удалится от нас и от чад нам любезных погибель!»
Так говорили; Приам же ее призывал дружелюбно:«Шествуй, дитя мое милое! ближе ко мне ты садися.Узришь отсюда и первого мужа, и кровных, и ближних.Ты предо мною невинна; единые боги виновны:Боги с плачевной войной на меня устремили ахеян!Сядь и поведай мне имя величеством дивного мужа:Кто сей, пред ратью ахейскою, муж и великий и мощный?Выше его головой меж ахеями есть и другие,Но толико прекрасного очи мои не видали,Ни толико почтенного: мужу царю он подобен!»
Старцу в женах знаменитая так отвечала Елена:«Ты и почтен, для меня, возлюбленный свекор, и страшен!Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решиласьСледовать с сыном твоим, как покинула брачный чертог мой,Братьев, и милую дочь, и веселых подруг мне бесценных!Но не сделалось так; и о том я в слезах изнываю!..Ты вопрошаешь меня, и тебе я скажу, Дарданион:Муж сей есть пространно державный Атрид Агамемнон,Славный в Элладе, как мудрый царь и как доблестный воин,Деверь он был мне; увы, недостойная, если б он был им!»
Так говорила, – и старец, дивяся Атриду, воскликнул:О Агамемнон, счастливым родившийся, смертный блаженный!Сколько под властью твоею ахейских сынов браноносных!Некогда, быв во фригийской земле, виноградом обильной,Зрел я великую рать фригиян, колесничников быстрых;Зрел я Атрея полки и Мигдона, подобного богу:Станом стояло их воинство вдоль берегов Сангария;Там находился и я, и союзником оных считался,В день, как мужам подобные ратью нашли амазонки:Но не столько их было, как здесь быстрооких данаев».
После, узрев Одиссея, Приам вопрошает Елену:«Ныне скажи и об этом, дитя мое: кто сей данаец?Менее целой главой, чем великий Атрид Агамемнон,Но, как сдается мне, он и плечами и персями шире.Сбруя его боевая лежит на земле плодоносной;Сам же, подобно овну, по рядам ратоборным он ходит.Он мне подобным овну представляется, пышному волной,В стаде ходящему между овец среброрунных».
Вновь отвечала Приаму Елена, рожденная Зевсом:«Муж сей, почтенный Приам, Лаэртид Одиссей многоумный,Взросший в народе Итаки, питомец земли каменистой,Муж, преисполненный козней различных и мудрых советов».
К ней обративши слева, говорил Антенор благоумный:«Подлинно, речь справедливую ты, о жена, произносишь:Некогда к нам приходил Одиссей Лаэртид знаменитый,Присланный, ради тебя, с Менелаем воинственным купно.Я их тогда принимал и угащивал дружески в доме;Свойство узнал обоих и советов их разум изведал.Если они на собранья троянские вместе являлись, —Cтоя, плечами широкими царь Менелай отличался;Сидя же вместе, взрачнее был Одиссей благородный.Если они пред собранием думы и речи сплетали, —Царь Менелай всегда говорил, изъясняя ея бегло,Мало вещал, но разительно; не был Атрид многословен,Ни в речах околичен, – хоть был он и младший годами.Но когда говорить восставал Одиссей многоумный,Тихо стоял и в землю смотрел, потупивши очи;Скиптра в деснице своей ни назад, ни вперед он не двигал,Но незыбно держал, человеку простому подобный.Cчел бы его ты разгневанным мужем или скудоумным.Но когда издавал он голос могучий из персей,Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись!Нет, не дерзнул бы никто с Одиссеем стязаться словами;Мы не дивились тогда Одиссееву прежнему виду».