Обер-лейтенант Финн, обер-фельдфебель Клемм и гауптман Юнг из истребительной эскадры JG54 «Griinherz» ( «Зеленое сердце» ) на фотографии, сделанной в честь 2000-й победы эскадры 5 апреля 1942 г. Известные подразделения Люфтваффе, подобные «Зеленым сердцам», на деле были обычными линейными частями, укомплектованными рядовыми летчиками
К советскому агитпропу Мединский добавил и своей ахинеи. Причем на страницах его книги происходит плавное перетекание агитпропа в ахинею и далее — в алогичность. Повествуя об одном из решающих дней в обороне Сталинграда, 23 августа 1942 г., Мединский пишет: «Но у них(немцев. — А.И.) на пути оказался Сталинградский тракторный. И рабочий батальон этого завода — работяги в черных промасленных спецовках. С винтовками. А регулярных войск — нет. Не подошли. Ну, не ждали здесь прорыва. Так вот, глядя в бинокли на залегших в неких полубаррикадах рабочих, немцы решили, что эти странные с разукрашенными (маслом и гарью) лицами Рэмбо в черном, видимо, русская морская пехота. Остановились, запросили подкрепление — «черную смерть» после Севастополя они боялись» (с. 177-178). Однако для того, чтобы бояться «черную смерть», немецкие части, воевавшие под Сталинградом, должны были по крайней мере получить опыт штурма Севастополя. Вышедший же к Сталинградскому танковому заводу (СТЗ) 23 августа 1942 г. XIV танковый корпус в Крыму никогда не сражался. 16-я танковая дивизия, прорвавшаяся к СТЗ, также под Севастополем не воевала, с «черной смертью» в боевое соприкосновение не входила и поэтому бояться ее не могла. Был бы на месте Мединского человек, более разбирающийся в обороне Сталинграда, то он бы непременно вспомнил о том, что на СТЗ производились танки, которые могли выехать прямо из цехов для защиты завода. Кроме того, город на Волге прикрывали зенитки ПВО, отдельные части, вошедшие в оперативную группу Штев- нева, а к вечеру 23 августа в Сталинград прорвался 2-й танковый корпус. Однако Мединский предпочел сообщить широкой общественности лишь ахинею про «черную смерть».
Вообще возможности сообщить какую-нибудь ахинею Мединский не упускает даже на ровном месте. Так, в частности, он пишет: «Рейхстаг был главным опорным пунктом в обороне Берлина, который позволял контролировать весь центр города»(с. 548, выделено мной. — А.И.).Рейхстаг — достаточно низенькое здание, для того чтобы что-то контролировать в условиях плотной берлинской застройки начала 1945 г. С другой стороны, а почему именно Рейхстаг, а не, скажем, Ангальтский вокзал, с которым советские войска возились дольше? На роль опорных пунктов с натяжкой могли претендовать Флактурмы со 128-миллиметровыми пушками на крышах и толстенными стенами. Не зря же во Флактурме «Зоо» сидел комендант Берлина Вейдлинг. Рейхстаг с гарнизоном, вооруженным лишь стрелковым оружием, уступал Флактурмам по всем параметрам, а в Берлине было аж три Флактурма. Но Мединский этих азов не знает, и поэтому у него Рейхстаг становится главным опорным пунктом в системе берлинской обороны. Кстати, из-за того же незнания азов 9-ю армию Бюссе к юго-востоку от Берлина, которой не дали отойти в город, автор благополучно перепутал с 12-й армией Венка к западу от столицы Рейха (с. 418).
Подбитый тяжелый танк ИС-2 на фоне Flakturm типа Bayart 1. Берлин, 1945 г. Именно эти внушительные сооружения высотой в 39 м, со стенами толщиной 3,5 м и пятиметровыми перекрытиями, способные вести огонь из зенитных орудий на 20,9 км в горизонтальной плоскости, представляли основную проблему для войск Красной Армии, штурмовавших Берлин
Повествуя о «хиви», Мединский сообщает своим читателям: «Также из русских военнопленных формировалась саперная рота. Надеюсь, понятно почему. Сапер ошибается один раз в жизни. Особенно если это русский сапер на немецкой службе — с длинной проволочкой и зорким глазом вместо миноискателя»(с. 303). Подчеркну — речь идет о немецкой пехотной дивизии. Саперы в немецких пехотных дивизия входили в состав штурмовых групп и действовали на передовой с оружием в руках. Тезис Мединского о действиях в составе таких подразделений «хиви» фактически говорит об их участии в бою в рядах противника против соотечественников. Зачем было додумывать? Ведь это попросту алогично: «хиви» может сознательно пропустить мину, даже обнаружив ее, и атакующий немецкий танк подорвется. А сам «хиви» сбежит к своим. Но все эти детали в голову Мединскому даже не приходят: надо же разбавить приводимые данные какими-то своими словами. Даже если эти слова — ахинея.
Однако самое большое удивление поджидает вдумчивого читателя при знакомстве со статистикой, "которую приводит Мединский. «8 сентября Ельнинский выступ, вдававшийся в нашу оборону, был срезан. Пять немецких дивизий потеряли за неделю боев на одном участке фронта — 45 тыс. человек. Теперь прошу минуту внимания. При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. То есть столько же, сколько под Ельней в сентябре 1941-го за неделю — за целый год (!) войны в Европе»(с. 151). Это как раз тот случай, о котором я говорил в самом начале этой рецензии: новичок в исторической науке не всегда способен отличить правду от вымысла, да еще при определенных пробелах в знаниях. Начнем с того, что 45 тыс. человек — это советская заявка на потери противника. Причем звучит она следующим образом: «Пяти фашистским дивизиям в районе Ельни был нанесен значительный урон. Потери их в живой силе составили до 45 тыс. человек» ( Хорошилов Г., Баженов А. Ельнинская наступательная операция 1941 года // Военно-исторический журнал. 1974. № 9). Обратим внимание: слов «убитыми» и «в сентябре» в этой фразе нет. Советский агитпроп все же знал меру хотя бы потому, что авторы представляли себе численность пехотной дивизии Вермахта (в среднем 15—16 тыс. человек). В той же статье в «Военно-историческом журнале» говорится о численности группировки немцев под Ельней в 70 тыс. человек. Для 70 тыс. потеря 45 тыс. теоретически возможна (реально эта цифра, безусловно, завышена). Но 45 тыс. убитых по Мединскому означают вдвое-втрое большее количество раненых. Соответственно группировка в 70 тыс. человек — а это без малого пять дивизий Вермахта, — отжатая на запад без попадания в «котел», такие потери понести не могла ни при каких обстоятельствах. И даже агитпроп на это не претендовал. У Мединского получилась серьезная фактическая ошибка на грани передергивания. Хотя при написании текста логически понять, что цифры не сходятся, было вполне возможно. Естественно, при минимальных познаниях в освещаемом вопросе и внимательности.
Для доказательства того, очевидно, факта, что на Восточном фронте немцы теряли большее количество солдат, нежели на других фронтах, вовсе не нужна подобная «статистика».
После Ельни Мединский взял новую высоту, рассказывая о Смоленском сражении: «Впервые — уже в первые месяцы войны — мы выходили на паритет по потерям»(с. 151). Ни о каком паритете по потерям летом 1941 г. не могло быть и речи. Можно было бы просто предположить (исходя из собственных же вводных тезисов), что если итоговая цифра у нас 1:1 (это не так, но даже такая вводная позволяет найти алогичность), летом 41-го мы терпели поражения, а в 1944-1945 гг. у нас были успехи и много пленных, то скорее всего, вначале потери превышали немецкие, а в конце войны — наоборот.