Важным элементом общегосударственного мифа являются мифы о великих победах, одержанных страной над внешними врагами, или о том, как «нас никто никогда не мог победить». Тут стоит вспомнить чеченский миф о том, как одновременно с войной со шведами Петр I бросил на Кавказ 60-тысячную армию под командованием полковника (!), которая вся до последнего человека погибла в горах. Чрезвычайно важен и близок к этому мифу миф о Великом Испытании, который призван как продемонстрировать выдающиеся качества народа, так и ответить на вопрос, почему мы не находимся в том идеальном положении, которого всем хочется. Как правило, это испытание связано с желанием внешнего врага полностью истребить народ/нацию/государство.
В этом смысле евреям и армянам «повезло». Они действительно были объектом геноцида, являвшегося частью государственной политики нацистской Германии и Турции периода младотурок. Имеют право говорить о подобном и корейцы, которых на фоне создания Великой Восточно-азиатской Сферы Сопроцветания японцы не уничтожали физически, но действительно пытались уничтожить как этнос, полностью ассимилировав и лишив национальной самоидентификации. Хотя во всех трех случаях реальная картинка несколько отличается от мифологической, миф здесь, как правило, лишь сгущает действительность.
Именно поэтому мое сильное неприятие вызывает тенденция, связанная со стремлением ряда историков из числа советских корейцев (Владимир Ли и Светлана Нам — наиболее яркие примеры) спекулировать на событиях 1935–1937 гг., превращая депортацию советских корейцев из Приморья в событие, равнозначное еврейскому холокосту. Понятно, что на фоне «развенчания проклятого советского прошлого» эти взгляды имеют значительный успех, а попытка выступить с их критикой трактуется как отрицание самого факта депортации и оправдание сталинского режима вообще.
Между тем, при анализе событий депортации нужно помнить о следующем. Во-первых, доказательства планов Сталина уничтожить корейский народ по еврейскому или цыганскому образцу и сговора между Москвой и Токио по этому вопросу существуют исключительно в головах тех, кто отстаивает эту точку зрения. Во-вторых, если сравнить организацию процесса депортации корейцев и то, что делали потом с иными перемещаемыми народами, можно отметить, что корейцы оказались в наилучшем положении с точки зрения качества переезда или особенностей расселения и проживания на новом месте (во всяком случае, со всеми остальными поступали гораздо жестче). В-третьих, репрессиям подверглись только корейцы Приморья и члены Корейской секции Коминтерна, а не все корейцы вообще. В-четвертых, мы вынуждены принять к сведению то, что внутренние интриги в среде корейского землячества на Дальнем Востоке, нашедшие свое воплощение в массовых доносах друг на друга, вполне могли сыграть роль катализатора, подстегнув некомпетентные в особенностях корейской национальной психологии московские власти к радикальному решению вопроса, продиктованному и сложной международной обстановкой на Дальнем Востоке.
Несколько иная ситуация с украинским мифом «о голодоморе». Реальные события 1932–1933 гг., во время которых действительно погибло много людей, пытаются представить как проявление советской государственной политики, направленной на физическое уничтожение украинского народа или, как минимум, украинского села. Факт «осознанности» подобной политики при этом, правда, не доказан, а то, что голод в эти годы свирепствовал не только на Украине, как бы забывается.
По украинским националистам хорошо виден и миф, который можно условно назвать как «Мы вас всех кормили». Всё процветание России, а затем — СССР объясняется заслугами не только Украины как житницы, но и этнических украинцев вообще. Так, например, именно они осваивали Сибирь и Дальний Восток. Вложения же Центра в развитие Украины объясняются тем, что «они строили на нашей земле заводы и железные дороги для того лишь, чтобы перерабатывать и вывозить наши богатства». Собственно, и голодомор они объясняют необходимостью одновременно выкачать из региона все ресурсы (индустриализация СССР, по их мнению, тоже оплачена кровью украинского села) и физически уничтожить ту часть народа, которая могла этому сопротивляться. Замечу, что почти теми же словами «отбиваются» корейские националисты, когда им пытаются напомнить о том, как много сил и средств японцы вложили в освоение Корейского полуострова. Злую волю японцев, наоборот, стараются искать во всем, их обвиняют в том, что благодаря их политике ассимиляции Корея безвозвратно утратила большую часть достижений национальной культуры. Даже написание слова «Корея» с буквы «К» объясняется тем, что японцы специально навязали миру написание через «К», а не через «С», с тем, чтобы при перечислении стран в алфавитном порядке Япония шла раньше.