Такие изменения в государственном мифе, наиболее явно проявляющиеся в периодическом издании школьных учебников с новой трактовкой Второй мировой, естественно, встречают бурные протесты со стороны Китая и Кореи, где японское иго со всеми его прелестями как период великих испытаний является важной частью их государственных мифов. Так, например, сказать что-либо о позитивном влиянии Японии на Корею во время колониального господства для корейского историка равносильно научному самоубийству. Например, южнокорейский политолог Хан Сын Чжо был уволен практически со всех занимаемых им постов и подвергнут общественному остракизму за высказывание о том, что если бы Япония не захватила Корею, это сделала бы Россия, и тогда «мы все жили бы, как в КНДР». В этом пассаже усмотрели позитивное отношение к японской аннексии. Несмотря на то, что профессор Хан входил в первую пятерку южнокорейских политологов, общество ему такое не простило.
Вторая «война за историю» идет между Китаем и Кореей и касается принадлежности государства Когурё, которое располагалосбь как на территории Кореи, так и в Китае (в частности, захватывая весь Ляодун). Ее стоит рассмотреть как следствие противоречия двух политик. С одной стороны, провозглашенное еще Ким Ён Самом восприятие глобализации как процесса воссоединения Кореи с ее диаспорой и связанная с этим политика, направленная на пробуждение в корейской диаспоре национального самосознания — «Неважно, в какой стране ты живешь. Главное – ты кореец». С другой — помня опыт развала российских национальных окраин (не забудем развитие национального самосознания у китайских мусульман и тех планов, которые лелеют в их отношении радикальные международные исламисты), Пекин стремится проводить политику интернационализма и воспитания патриотизма, как лояльности по отношению к стране проживания: «Неважно, кто ты по национальности. Главное – ты гражданин КНР». В рамках этой практики история государств, располагавшихся на современной территории КНР, конечно, изучается как история Китая, однако его попытки представить историю этого региона как только китайскую противоречат исторической правде.
Однако социальный заказ на миф далеко не всегда направлен «против старого государства». В этом смысле очень характерно «евразийство»,— от ранних выкладок Гумилева и Сулейменова до выкладок последних лет некоторых ученых, близких к региональной элите, условно говоря, тюркоязычных регионов России (Татарстан и т. п.). Не стремясь противопоставить свою традицию общероссийской, не являясь националистами в полемическом смысле слова и не пытаясь говорить о существовании своего региона вне России, они создают миф, согласно которому исторические корни государства Российского являют собой симбиоз славянской и «татарской» традиций. В таком контексте Сулейменов говорил о двуязычии «Слова о полку Игореве», Гумилев – о той роли, которую сыграли монголы в формировании Руси, и тп.
Третья война за историю ведется внутри самой Южной Кореи и началась после того, как к власти в этой стране пришли консерваторы. Это попытки власти (причем, как ни странно, не только министерства образования, но и министерства обороны) заткнуть рот историкам. Дело в том, что при Ким Дэ Чжуне и Но Му Хёне были открыты архивы, и некоторые темы перестали быть запретными. Молодые историки преимущественно левых взглядов обработали ж значительный массив документов, свидетельствующих о том, что и Север был не так ужасен, как это описывалось ранее в официальной пропаганде, и в истории Юга много темных и кровавых мест, особенно в правление Ли Сын Мана и Пак Чжон Хи. Стали известны очень неприятные факты из истории подавления восстания на острове Чечжудо, а специальная комиссия с участием таких ученых, как Чон Хён Су, изучавшая сравнительные размеры «красного» и «белого» террора во время корейской войны и перед ней, пришла к неожиданному выводу: число жертв «белых» (особенно жертв внесудебных расправ) превосходило число жертв «красных» почти вдвое. Более того, «корейская Катынь» около Тэчжона, которая ранее считалась одним из наиболее ярких свидетельств зверств северян на оккупированных территориях, оказалась продуктом деятельности Юга. В целом, фактов достаточно, чтобы разрушить большинство традиционных мифов новейшей истории РК или хотя бы продемонстрировать, что то, в чем обвиняли Север, практиковали и на Юге. Так, в журнале «Вольган Чосон» (№ 4, 2006, с. 183-192) были опубликованы воспоминания сотрудника спецслужб, в которых он признался в том, что похищал людей на Севере.