— На реабилитацию.
Он, как и другие, именно этого и ждал. За сержантом зашел солдат с простреленным плечом. В это время где-то в стороне посигналила машина. Скорее всего у шлагбаума. Требовательно так посигналила. Не иначе, начальство пожаловало, предупрежденное дежурным по части. Освобожденные пленные — это всегда праздник. Каждый командир захочет это записать в свой отчет и, чем черт не шутит, награду за наше освобождение получить. Кто будет разбираться в том, как все было в действительности, и кто там кого, и каким таким непонятным образом освобождал?
Подошла и моя очередь. Я шагнул за полог. Медсестра сидела за столом и заполняла журнал, а военврач при моем появлении встал, словно приветствовал старшего по званию.
— Ты, рядовой, случаем не родственник адмиралу Высоцкому?
— Не знаю, — ответил я раздраженно. Более раздраженно, чем это положено рядовому отвечать офицеру.
Этот сакраментальный вопрос начал мне уже надоедать. Но вместе с тем я понял, как пользоваться своей фамилией. Скажи я, что родственник — традиционно поверят, потому что я при этом совру, но начнут проверять. Мне такие проверки ни к чему. Скажи правду, что нет, скорее всего засомневаются. И правильно.
Но мне однозначность мало интересна. Из нее каши не сваришь, а если уж дал Бог фамилию, то следует ею пользоваться. Если я говорю, что не знаю — причем говорю излишне раздраженно, собеседники наверняка отнесут меня к самой ближней родне адмирала — почему-то скрывает солдат-контрактник родство. И получается, что я, не назвавшись «сыном лейтенанта Шмидта», все же становлюсь «сыном адмирала Шмидта». Однако кто знает, как и в какой ситуации это может быть полезно. Возможно, все же выручит когда-нибудь.
— Ладно. Осматривать тебя будем? Болит что-нибудь?
— Задница, — сказал я и посмотрел на медсестру.
Она опять покраснела и военврач вслед за ней. Они переглянулись. О сексуальных отклонениях кавказцев разговоров ходит не меньше, чем о фальшивых чеченских долларах. Но жертвы обычно предпочитают молчать.
Военврач кашлянул.
— За одно утро, как в плен взяли, раз десять, наверное, пнули… — пожаловался я.
— И всего-то? — врач поморщился.
Недоволен, что ли, — легко, с его точки зрения, я отделался?
А медсестра облегченно перевела дыхание. Ей не хотелось слушать разговоры на более щекотливые темы. Она стеснялась.
— На реабилитацию поедешь? — поинтересовался тем временем военврач. И я по голосу сразу и безоговорочно понял — ему что-то от меня надо. Здоровых на реабилитацию не отправляют. А этот сам только что выразил недовольство тем, что я здоров. И предложение об отправке на реабилитацию сильно смахивало на попытку сунуть мне в карман конверт со взяткой.
Покупает, зараза… Точно — покупает.
— Конечно… — с разбегу согласился я продаться.
— А теперь, рядовой, того…
Он замялся, как школьник, не выучивший урока и боящийся сознаться в этом учителю.
— Чего?
— Того… Ты, говоришь, что доллары различать умеешь… А?..
— Умею.
— Посмотри.
И он, испуганно оглянувшись на плотно задернутый полог у входа, достал из-под стола толстенную пачку. Трудно предположить даже, откуда у военврача под столом такие деньги. Тысяч с полста на глаз. Должно быть, нашел в кармане какого-нибудь раненого боевика. История обычная. Солдат, когда врага ухлопает, обязательно в карман заглянет. Военврач, если операцию боевику проведет, примет подобные действия за оплату труда. А чего стесняться и таиться? Все так делают, но все делают втайне от чужих. И забывают, что — «A la guerre comme a la guerre»[6], как говорят французы.
— Нет проблем…
Я взял пачку и стал перебирать банкноты, старательно не глядя на них, чтобы не мешать визуальным восприятием, поскольку опирался только на восприятие тактильное.
Две выбрал, две вызвали сомнение. Остальные отложил отдельной кучей.
— Фальшивки.
Во взгляде военврача еще теплится надежда.
— Какие?
Я показал на большую кучу.
— Бумага не та. Две сотни — настоящие. Две — сомневаюсь. Надо на приборе проверять. А остальные — туалетная бумага стоит дороже… Потому что фактура качественнее, а затраты на производство выше.
Военврач побледнел, и теперь в глазах у него отразилось такое несчастье, словно ему предстояло перед тещей отчитываться за эти баксы. Вавилонская башня его надежд, как и положено ей, рухнула. Но в руках он себя держал, хотя и стал хуже владеть голосом.
6
«A la guerre comme a la guerre» (а ла гер ком а ла гер) — на войне, как на войне (франц.).