– Нет ещё, – он поплёлся следом, чувствуя, как в зуб каким-то образом отдаётся каждый его шаг. – Подъёмно?
– Вполне.
Дан сухо обрисовывал особенности работы нового поставщика, на ходу прикидывая схему, как их имплементировать в онлайн клиента. Даже программиста себе застолбил под это – уже изучил, кто из ребят в чём силён. Рытов угукал и время от времени трогал челюсть, будто опасался, что там вот-вот вырастет флюс. Дан больше не интересовался его самочувствием.
Рытов считал, что боль терпеть очень вредно – разрушительно для нервной системы. Он смело проглотил пару таблеток какого-то рецептурного анальгетика, стыренного в своё время у Нодари. Боль не прошла совсем, но стала терпимой. Он даже смог честно поработать до трёх, проверяя сделанное для отчёта перед генеральным на ежемесячном собрании.
У Нодари, казалось, даже как-то ярче сияла лысина в этот печальный для Рытова день. На подвижной физиономии ликовало выражение «доигрался!». Он и не думал спорить, тем более с замороженной открытой пастью. Орудия пыток звякали металлом о металл, во рту было горько от лекарств, Нодари двигал густыми бровями над медицинской маской, рассказывая про негодяев, с которых Пашка всё никак не получит деньги за свой копирайт. Рытов закрыл глаза, мыча в самых драматичных местах рассказа, поддерживая беседу как мог. Он вдруг подумал, что так и не позвонил матери, узнать, как её холецистит. Рядом с Нодари почему-то всегда вспоминались все грехи – он неумышленно стыдил тем, что волновался за всех своих. Для него и Рытов стал своим, через Пашку, так что наверняка про мать спросит – всегда спрашивает. Раньше Рытов думал, что такая его заботливость отдаёт какой-то местечковой суетой, генетической клановостью, обусловленной национальными традициями, о чём он не смущаясь докладывал Пашке. Чтобы тот не обманывался. Однако, со временем пришлось поумерить спесь и молча признать, что Нодари – просто раздражающе хороший человек. Пашке, правда, хватало такта ни ставить его в пример, ни напоминать Рытову о его ошибочном скепсисе.
Рытов бросил машину возле офиса, днём третье транспортное стояло. Конечно, Нодари настоял на доставке отлеченного домой, конечно, спросил про мать. Рытов устало откинулся на переднем сиденье, вытянул ноги, соврал:
– Закрутился, не звонил пару дней.
Нодари покачал головой, хмурясь. Он-то звонил домой раз в день, подолгу выспрашивая пожилую маму про все новости. Иногда казалось, что настоящая его жизнь где-то там, в Батуми, а не здесь. Рытов бы не смог жить вот с этим всем, но Пашка включился в этот балаган: участвовал во всех батумских горестях и радостях, что-то искал, посылал и решал для далёких чужих людей. На рытовские удивлённые взгляды как-то сказал, что «там дом, где любят». Рытов не стал уточнять, кто там и кого любит, патетика его утомляла.
– Как там твой любимый? – вдруг перевёл тему Нодари.
От неожиданности и смущения Рытов вдруг заржал по-козлиному. Вот только влюблённым дурачком он ещё не выглядел…
– У тебя неверная информация, – небрежно подытожил он свой неуместный хохот, зачем-то взявшись отряхивать рукава пиджака.
– Вай-мэ, – снова покачал головой Нодари.
Видимо, Рытов его сегодня по всем пунктам разочаровал. Подумалось, что Нодари мог бы уже привыкнуть и не ожидать от него всякой ерунды. Но и неблагодарным хамлом выглядеть не хотелось.
– Я сказал Пашке, что у нас новый толковый сотрудник, а он уже… – и изобразил рукой вращающийся барабан.
– Алеко, Алеко… – с явным осуждением протянул романтичный дантист. – Холодное сердце.
Рытов приложил ладонь к груди в жесте «господи боже ты мой», повернулся к Нодари в ожидании продолжения. Тот вскинул руку, указав пальцами куда-то в небеса.
– На мир смотришь одним глазом, трогаешь одним пальцем – ну что это за жизнь? Всё мимо тебя проходит, а ты только отпрыгиваешь, чтоб не задело.
Рытова покоробило неожиданное морализаторство. Вроде уже не в том возрасте, чтобы своё мнение выпячивать собеседнику в лицо. Он недовольно отвернулся к своему окну, не желая ссориться, тем более после того, как ему вылечили зуб.
– Ты хороший человек, генацвале, – примиряюще успокоил Нодари. – Мы тебя любим.
Рытов скорчил скептическую морду, покосился с киношным подозрением на водителя. Тот отыграл – закрестился, закивал, подобострастно выкатил глаза-маслинки. Рытов расслабился, откинув спинку сиденья, завалился, провожая глазами растяжки над дорогой. Заговорил без вызова, скорее с благодарностью за заботу.
– Мне нравятся люди, нравится работа, я с удовольствием занимаюсь сексом. И отсутствие страданий в моей жизни вызывает у вас подозрения, что я страдаю. Ну где логика?
Нодари яростно замотал головой.
– Мы не считаем, что ты страдаешь. Просто мы хотим увидеть тебя счастливым.
– Вопрос про логику всё ещё в силе, – заржал Рытов на такую фразу.
– Вот ты знаешь, что два главных сюжета со времён Шекспира – любовь и смерть?
– Не дождётесь.
Нодари устало улыбнулся, его сильно вырезанная верхняя губа мягко поползла уголками вверх. Он опять был хорошим, лучше, чем Рытов. Родной подъезд светился белым светом сквозь окно машины. Почему-то казалось, что этот холодный свет не может пробраться в тёплый салон. Они пожали друг другу руки. Рытов прислонился к металлической стене серого лифта и пытался избавиться от какого-то слабого, но мерзкого чувства вины.
Комментарий к Глава III
карго-культ https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%80%D0%B3%D0%BE-%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82
видео существует) любезно порекомендованное Fialka89 - http://www.xtube.com/video-watch/Fingered-spanked-edged-Part-2-2-23430881
========== Глава IV ==========
От раннего звонка в субботу мать переполошилась и обрушилась с расспросами “что случилось”, заранее со слезой в голосе. Рытов сначала боялся, что пропустил ухудшение, потом радовался, что ей лучше, а потом сдерживал раздражение на её причитания. Наэмоционировался на неделю вперёд. Дело шло к июню, под окном всё буйствовало зелёным, соседка вывесила ящики с маргаритками на балконные перила. Ну или Рытов считал их маргаритками.
Хотелось быть одному. Он даже телефон поставил на вибрацию. Из форточки на кухне доносились умиротворяющий детский смех и визг с площадки во дворе. Он вылез из душа и пошлёпал на кухню мокрыми босыми ногами. В этом было что-то расслабленное, растаманское. Заварил кофе по всем правилам, в джезвейке, набухал туда сахара и молока. Пожарил «осьминожек» – сосисок с рассечёнными на четыре «хвостика» концами. Одиночество, словно мягкая благоухающая перина, окутывало его блаженным покоем. Он посмотрел на стул напротив и вдруг подумал, а помешал бы ему сейчас Дан? Если бы сидел здесь, резал себе на завтрак хлеб или просто смотрел в окно. Молча, уж что-что, а молчать он умеет… А если бы смотрел в глаза, серьёзно, без улыбки? Прямо здесь и сейчас. Рытов резко встал, нож звякнул об пол. Образ оказался слишком ярким, сердце даже прыгнуло. На секунду он поймал чувство абсолютной законченности, поражающей в своей простоте гармонии.
Грохнул тарелку в раковину, включил холодную воду. С интересом прислушивался к себе, словно очнувшийся после операции. Болей нет, сознание ясное, в груди – большое, щекочущее ожидание. Страшно не было. Рытов поднял с пола нож и вспомнил народную примету. Подумалось, что никаких левых мужиков он в гости не ждёт. А тот, которого ждёт, появится тут только если связанным и с мешком на голове.
И с разбегу сиганул в разобранную постель, закинув ногу на скомканное одеяло. Ему было хорошо в его приподнятом настроении. Даже если Дан ему и нравится – да он всему офису нравится! – нет никаких причин психовать. Симпатия – не ненависть, сердце не гложет. Рытов перевернулся на спину, пару раз неуклюже отжал пресс, выкарабкиваясь из подушек. «Осьминожки» поползли обратно, и он без сожалений забил на физкультуры.
Солнце переползало с одной доски ламината на другую, он неспешно рылся в шкафу, убирая «зимние» шмотки. Мысли болтались по голове неубранными. Чего он выскочил тогда следом из переговорной? Рытов бы не побежал, кабы Яныча, например, прихватило. А если Дана – выскочил бы?.. Откуда у него вообще эти штаны? Рыбаков, что ли, оставил?.. А чего тогда в столовку с ним не ходит? Вот, кстати, самое что бесит – в саму столовую ходит, но будто специально, когда там никого из отдела. Может – и Рытова неприятно торкнуло – он прокололся где-нибудь? Пялился слишком или с околохуйными шуточками переборщил? Бля, вот чего он хранит этот свитер? Давно надо было его выбросить, уродство такое. А вдруг у него баба есть? Сейчас бабы мужиков разбирают, будто последнюю партию. Какая-нибудь клуша с квартирой. А где второй носок «адидас»? Поди найди в таком бардаке.