========== Часть первая ==========
2 августа 1914 года
Германия объявила России войну. После обеда школа плавания.
О начале Первой мировой войны, из дневника Франца Кафки
***
Теперь я принадлежу ему.
Меня не перестает удивлять, с какой готовностью я думаю о себе как о собственности. Словно нет ничего естественнее, чем ничего не решать в своей собственной жизни. Словно для меня в порядке вещей быть безвозвратно лишенной права голоса.
Вообще-то так оно и есть.
И уже довольно давно.
Утром Гренджер, глава нашей колонии, велел мне собираться. Я подчинилась, тем более что много времени на это не потребовалось. Вещей у меня было всего ничего: сменная одежда, сумка с медицинскими принадлежностями, кое-какие гигиенические средства, старая фотография Малдера да один снимок с членами моей семьи. И часы, прилепленные скотчем к нижней стороне моего ночного столика. Я осторожно вытащила их из тайника и, замотав в джинсы, засунула на самое дно своей сумки. На мои грязные штаны уж точно никто не польстится. Судя по всему, меня снова переводят в другую колонию. Врач в нынешнее время стоит немало, а зима уже не за горами. Колонии нужны припасы.
Я оглянулась через плечо, бросив последний взгляд на старый дом, за эти годы ставший мне родным, прощаясь со всем тем, что привыкла считать своим. С вазой свежих цветов, подаренных мне соседом, с моим «медицинским кабинетом», с теплой постелью, в которой всегда спала одна. Конечно, ничто из этого по-настоящему мне не принадлежало.
Оставалось надеяться, что новые владельцы тоже будут ко мне добры. И еще более отчаянно уповать, что меня продали колонии, а не какому-нибудь мужчине.
Может, Скиннер нашел способ заполучить меня обратно? Может, я снова буду жить в колонии «Альфа»? Там мне ничто не угрожало.
Да, вернуться к Скиннеру — далеко не самый плохой вариант. Я не держу на него зла. И все понимаю.
А может, это Малдер… Может, Малдер наконец-то нашел меня?
Нет.
Просто смешно даже думать об этом после стольких лет. Малдер никогда за мной не придет.
Так что пусть уж лучше это будет Скиннер, а не какой-нибудь незнакомец. Я до сих пор помню его теплое дыхание и прикосновения рук — нежные, бережные. Как у Малдера.
Да хватит уже!
Прекрати думать об этом!
Он никогда не вернется за тобой.
Я гордо выпрямилась во весь свой небольшой рост, глубоко вдохнула и открыла дверь, чтобы посмотреть в лицо своему новому владельцу. Или, не приведи господь, владельцам.
На крыльце, чуть отступив в тень, стоял Малдер, а рядом, у его ног — какая-то деревянная коробка размером примерно с ящик для продуктов. Сначала я подумала, что это, должно быть, мираж, сон, грезы наяву. Но нет, это и в самом деле Малдер. Вот он, настоящий, живой, прямо передо мной. Мне так хотелось дотронуться до него, но он даже не шелохнулся и продолжал стоять неподвижно, словно мраморное изваяние ангела мщения. На лице его не отражалось ровным счетом никаких эмоций, и он не издал ни единого звука, чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие или выразить радость от встречи со мной. Грейнджер приоткрыл коробку, кивнул и без единого слова протянул Малдеру мои вещи и медицинскую сумку.
Сделка заключена. Какими бы ни были условия, они оказались приемлемыми для обеих сторон.
Малдер спустился по скрипучим ступеням, даже не взглянув на меня, и сел на водительское сиденье своего зеленого «джипа». А я семенила за ним, словно ребенок, который наступает на пятки родителям, потому что боится отстать. Хотя меня терзал совсем другой страх — что вот-вот на мое плечо ляжет рука Грейнджера, и он спросит меня, куда это я собралась.
Прошло несколько часов, а Малдер так и не заговорил. Он стал старше: прошло уже пять лет с нашей последней встречи. Волосы коротко острижены, лицо загорело: он явно проводит немало времени на свежем воздухе. О дорогих костюмах я даже не вспоминаю: их давным-давно сменили надежные и практичные деним, хлопок и кожа. Малдер чисто выбрит, что для нынешнего времени довольно необычно, хотя сегодня бритва явно не касалась его лица. На бедре у него висит кобура с пистолетом и нож — привычная амуниция в наши дни, а на заднем сиденье лежит гора оружия и разнообразного снаряжения. Я замечаю длинный, кое-как сросшийся шрам у Малдера на предплечье и еще один — на подбородке. Явные свидетельства каких-то жестоких столкновений — с кем или с чем, я не решаюсь даже предположить. Он по-прежнему худощав, но его тело окрепло и огрубело. Плечи кажутся шире, а мышцы явно накачаны в борьбе за выживание, а не с гантелями в спортзале. Коротко говоря, в облике Малдера прибавилось суровости.
Он словно бы не замечает, что я его рассматриваю. Кажется, для него не существует ничего, кроме приборной доски автомобиля и асфальтовой дороги, бегущей перед нами.
Малдер тихо ведет машину, миля за милей продираясь сквозь небытие, в которое канул наш мир.
Те города, что побольше, ныне разрушены, но не пришельцами, а самими людьми. Все, что не сожгли и не разграбили в первом приступе паники, разбомбили, как только пало правительство и экстремисты добрались до красных кнопок. В некоторые города до сих пор, говорят, не стоит соваться, хотя, кажется, катастрофически разрушительные взрывы все же обошли Штаты стороной. Поговаривают, будто Китай стерт с лица земли, но в наше время чего только не услышишь. Спустя два дня после вторжения инопланетяне готовы были развернуть свою программу по размножению, вот только для нее им требовались люди, которых к тому моменту изрядно поубавилось.
Когда началась колонизация, звезды небесные, как им и полагалось, пали на землю, а небо скрылось (1). Всех, кто выжил, пришельцам пришлось отлавливать и заражать вирусом «Пьюрити» самолично, поскольку пчелы к тому времени оказались практически полностью уничтожены взрывами. Я не слышала ни об одном человеке, которому удалось бы уцелеть в концлагерях: если тебя нашли, считай, ты покойник. Думаю, на сейчас Земле осталось не больше ста тысяч человек, а это значит, что нашу вселенную теперь населяют несколько миллиардов серых инопланетных ублюдков. Они созревали в человеческих телах, вылуплялись, а спустя месяц после рождения исчезали, и в итоге планета лишилась не только своих обитателей, но и всяких следов цивилизации.
Последующие события напомнили мне роман Стивена Кинга: то тут, то там начали появляться группки выживших, которые со временем стали объединяться в колонии. Многие либо перенесли заражением вирусом без последствий, либо были привиты Консорциумом (как мы с Малдером), а потому для Серых не представляли никакой ценности. Другие просто избежали судьбы большинства: остались нетронуты пчелами и не попали в лагеря. Люди появлялись из ниоткуда, выглядывая из-под земли, словно суслики, выжившие после атаки ястреба и пытающиеся понять, куда им теперь бежать.
Едва-едва восставшая из пепла цивилизация откатилась на тысячи лет назад. Не осталось никакого иного закона, кроме закона выживания. Либо торгуй (если есть, чем), либо убивай и бери желаемое. Сильные выживали, а слабые погибали. Или становились собственностью. Как я.
Я не сразу это поняла. Не то чтобы меня в один прекрасный день выставили на аукцион и начали торги. У меня была одна цель — выжить, но при этом избежать изнасилований и не умереть от голода или в лагере у Серых. Нет, я не проснулась однажды утром и не осознала в одночасье, что больше не контролирую свою жизнь. Отнюдь. Это был постепенный процесс.
Сначала, будучи женщиной, я потеряла возможность покидать колонию: это привлекало ко мне немало внимания довольно опасного толка. Так я в одно мгновение стала зависеть от других, поскольку сама не могла добывать пропитание. Мне приходилось просить обо всем, начиная от карманного ножика и кончая нижним бельем. Да, унизительно. Зато безопасно. Я хорошо знала людей, с которыми осталась, — Скиннера и Стрелков, а они даже гордились тем, что могли обеспечить меня всем необходимым.