Жизнь женщин в Настоящем (да, так это и называют — Прошлое и Настоящее) складывалась несладко. Во-первых, их осталось совсем мало. Я — наверное, единственная из представительниц своего пола, кто был вакцинирован, а почти все остальные стали легкой добычей вируса. Большинство из тех, кто по чистой случайности выжил, — охотники и рыбаки, которых нашествие застигло врасплох где-нибудь вдали от цивилизации — в лесах или в океане, — были мужчинами. Когда пришельцы ушли, а пчелы погибли, началось медленное возрождение, и в этом новом мире оставшиеся в живых женщины стали товаром — дорогим, редким, но все равно товаром. Некоторые, правда, вели жизнь замужних женщин, если их супругам хватало властности и физической силы, чтобы обеспечивать им безопасность, но и таких можно было пересчитать по пальцам. Как правило, женщины выживали, давая мужчинам то, чего те жаждали больше всего. Хозяйка этого дома не исключение.
Ее округлившийся живот и дети, играющие на крыльце, вживую иллюстрируют еще один странный феномен, с которым я столкнулась после колонизации, — отсутствием контроля рождаемости. За последние пять лет мне довелось принять бесчисленное количество родов, хотя дети в большинстве своем были нежеланными. Латекс можно использовать только один раз, а противозачаточные таблетки, даже если их удавалось найти, были сплошь просроченными. За два года каждая здоровая женщина детородного возраста превратилась в ожившую картинку из учебника по Средним векам. Мне доводилось встречаться с женщинами с пятью отпрысками, причем всем было меньше пяти лет.
Малдер выходит из дома и сухо кивает мне. Я обхожу сидящих на деревянных ступеньках детей — темноволосого малыша и еще одного мальчика пяти-шести лет — и подхожу ближе. И внезапно узнаю эту женщину. Мы встречались и раньше. По выражению ее лица видно, что она тоже меня помнит и, судя по всему, ничуть не рада меня видеть. Малдер угрожающе смотрит на блондинку, и очевидная неприязнь в ее глазах сменяется равнодушным раздражением.
А потом я вспоминаю: это же одна из осведомительниц Малдера. Работала в ООН. Как же ее звали? На “м”… Миранда? Матильда? Какая, впрочем, разница? Теперь она просто шлюха. Наверняка какой-нибудь мужчина за ней приглядывает: невозможно даже представить, чтобы она выжила тут одна. Я замечаю, что Малдер уже чинит что-то во дворе, а мальчишки увязываются за ним. Они явно его знают, стало быть, он часто сюда захаживает. И тогда я понимаю, кто этот таинственный защитник Миранды/Матильды, ее Старший Брат.
Повторюсь — я его не осуждаю. На прощание мы оба сказали друг другу лишь одно: «Выживай любой ценой». Я сделала все, чтобы остаться в живых. Полагаю, Малдер поступил так же.
Еще немного, и я заставлю себя в это поверить.
Блондинка скрепя сердце наполняет мне ванну: для этого ей приходится принести пару ведер из колодца и нагреть несколько кастрюль на плите. Я с наслаждением окунаюсь в теплую воду: даже не припомню, когда мне в последний раз удалось вот так понежиться в ванне. Нашлись даже мыло, бритвы, шампунь и дезодорант. В Настоящем нет недостатка в вещах, но вот добыть их и довезти в целости и сохранности — уже гораздо более сложная задача. В магазинах, до которых мародеры не добрались сразу, еще остались товары с не истекшим сроком годности, а людей выжило слишком мало, чтобы возник их дефицит. Вот только никто не рисковал соваться в одиночку в неизведанные районы. Поэтому некоторые колонии организовали свои торговые пути, но их не хватало, и большинство поселений обеспечивали себя сами, торгуя тем, что имели, с любым желающим.
Стало быть, эти вещи принес ей Малдер.
У него нашлось время привезти шлюхе гель для бритья, но за пять лет не отыскалось свободной минутки, чтобы вернуться за мной.
Вытираясь полотенцем, я выглядываю в окно и вижу около ручья Малдера, который как раз протягивает старшему мальчику леденец. Тот скромно берет угощение и, усевшись рядышком с Малдером, кладет голову ему на плечо. Будь мы все еще в Прошлом, их можно было бы принять за бедных фермеров — сына с отцом или племянника с дядей, которые мирно наслаждаются теплыми лучами солнышка во дворе своего дома. Вот только сегодня утром я видела, как Малдер в упор застрелил невинного паренька, а час назад — едва не поднял руку на женщину.
Я не заплачу. Ни за что. Пускай в горле уже стоит ком, но обещаю, что не пророню ни слезинки.
Порой я начинаю сомневаться, что меня окружает реальность. Это как ночной кошмар, который вот-вот должен закончиться. Вся эта жизнь совершенно… сюрреалистична. Вторжение инопланетян, конец цивилизации… Похоже на фильм или какую-нибудь книгу. Люди даже шутят на эту тему: моя колония называлась «451», а предыдущая — «Альфа». Наркотики и алкоголь именовали «сомой». Существовали «не-лица» и «старшие братья», «воины дороги» и «дикари». Лидера повстанцев прозвали «Рэндаллом Флэггом», а женщин, которые не были шлюхами, — «Мартами» (2). Вот такой пост-аполкалиптический юмор.
На месте моей грязной одежды словно из ниоткуда возникает другая — чистая и удобная, и я одеваюсь, поражаясь тому, что вещи подходят мне идеально, и с любовью вспоминая шелк и кашемир: их можно добыть и сейчас, но они слишком непрактичны. В моде нынче то, что удобно: хлопок, деним, шерсть и кожа. В итоге получается этакий гибрид Безумного Макса и Джона Уэйна (3). Я высушиваю волосы на ветру и смотрю, как Малдер голышом купается в ручье, а капельки воды, покрывающие его мускулистые руки, сверкают на солнце, отчего его кожа словно бы сияет. Маленький мальчик, уже отмытый до блеска, сидит на берегу в комбинезоне «Ош-кош». Рубашки на нем нет, а маленькие желтые рабочие ботинки — точь-в-точь такие же, как у Малдера. Одной рукой он держит его пистолет и нож, а другой — леденец, который приберег на потом. Этому ребенку наверняка не больше четырех.
Детям не разрешают играть с оружием, Малдер. Им сперва дают сладости, позволяют вымазаться с ног до головы, а только потом купают. Даже я это знаю.
Я вспоминаю, как Малдер дразнил меня, когда однажды в Прошлом мы работали под прикрытием в качестве супружеской пары, шутки ради покрикивая приказным тоном и изображая деревенский говорок. Мне тогда с трудом удалось удержаться от смеха и не влепить ему за это. Малдер всегда до ужаса боялся моего крутого норова и точно знал, когда следует остановиться.
Но если вот этот мужчина, что выглядит в точности, как Малдер, начнет отдавать мне приказы, я подчинюсь немедленно, какими бы они ни были — сесть в машину или раздеться и встать на четвереньки. И ни за что в жизни я не стану задавать лишних вопросов или давать советы по воспитанию маленьких мальчиков.
То, что он до сих пор довольно ласков со мной, не значит, что так будет и впредь. Я приучена замечать опасность сразу, если на то есть основания.
Господи… Что же с ним случилось?
Малдер возвращается к дому, приглаживая все еще влажные после купания волосы, и открывает капот стоящего во дворе пикапа «шеви», а мальчик, усевшись на левое крыло, молча протягивает ему инструменты и внимательно следит за работой. Он быстро подправляет что-то, и мотор, прокашлявшись, оживает. Надо же, мой Малдер не мог починить даже протекающий кран. Женщина подносит ему тряпку, чтобы утереть пот с лица, и стакан. Мне воды не предлагают. Очевидно, она меня терпеть не может. Неудивительно, на ее месте я бы себя тоже невзлюбила.
Сейчас уже день, до заката осталось всего несколько часов. Я не хочу проводить здесь ночь, Малдер, только не в одном доме с ней. Не хочу лежать и слушать из-за стенки, как ты занимаешься с ней сексом. И не хочу, чтобы она с ненавистью подслушивала, как ты занимаешься сексом со мной. Пожалуйста, только не напоминай мне таким образом, что я принадлежу тебе точно так же, как она. Последнюю мысль я стараюсь подумать как можно «громче».