Работа репортера, с одной стороны, дает удивительную возможность узнать мир так широко, как никому другому. А с другой — дисциплинирует. Приучает работать в заданном ритме и формате, как принято сейчас говорить.
В редакциях тридцать лет тому назад «писательство» в репортерах не приветствовали. Не потому, что давили личность, а потому, что справедливо считали, что «красивости», игра в слова уводят от профессии, от выполнения своего профессионального долга — информировать читателя. Мы не касаемся сейчас идеологизированности советской прессы — это другая тема. Мы говорим о школе, которая, безусловно, существовала в советском газетном мире. Газета была жестко структурирована. То, что раньше называлось публицистикой, было в принципе украшением, а не основным блюдом. Такой подход заставлял пишущих, особенно молодых, журналистов быть очень экономными в выборе слов. И но возможности точными — одно слово должно было быть достаточно емким.
Газетной школой, может быть, отчасти объясняется некоторый стилистический минимализм Новоженова. (Отличающий, кстати, большинство журналистов-писателей — будь то Хемингуэй или Довлатов). Может быть, оттуда и проистекает своего рода сдержанность письма, присущая Новоженову. Если в первых рассказах еще прослеживалось некоторое подражание Зощенко, некая лексическая затейливость, то потом лишние слова в рассказах опадают, как увядшая листва осенью. Суть художественного приема автора и состоит в том, чтобы совершенно простыми, обыденными, я бы даже сказала стертыми словами сконструировать такую же простую, обыденную ситуацию, развить ее и довести — как бы очень естественно — до фантасмагорического, невероятного, абсурдного конца. В результате проступает подлинная суть слов и явлений. Таковы лучшие рассказы Льва Новоженова — «Одинокий велосипедист», «Счастья тебе, диспетчер», «Пропуск», «Целебное средство» и другие.
В предыдущей книге Антологии, посвященной знаменитому клубу «Литературной газеты» «12 стульев», есть и рассказы Льва Новоженова. Он был одним из лауреатов премии клуба за 1976 год. Феномен клуба «ДС» еще ждет своего исследователя. Перефразируя известную ленинскую фразу о декабристах, разбудивших Герцена, можно сказать, что клуб «12 стульев», как неотъемлемая часть «Литературки» 70-х, разбудил прорабов перестройки. Люди, начинавшие чтение 16-полосной советской толстушки с последней страницы и затем проглатывавшие ее от корки до корки, взяли впоследствии, в конце 80-х, на себя газетный и журнальный труд продвижения, подталкивания советского общества к свободе.
А что же говорить об авторах «Литературки». Об авторе, молодом еще в сущности журналисте, прибегавшем в клуб из соседней редакции — «Литературной России» и с благоговением внимавшем разговорам мэтров. Для него это тоже была школа, школа высшей ступени. Исповедовался чеховский принцип — напишите десять рассказов, один обязательно пройдет. Такой подход хорошо излечивает от излишнего самоуважения. И воспитывает характер, и оттачивает стиль. И кстати, впоследствии, когда сам Новоженов возглавил аналогичную страницу в «Московском комсомольце», свою работу он тоже построил по клубному принципу. Уже к нему, в «МК», приходили со своими рассказами, стихами, фельетонами Игорь Иртеньев, Александр Кабаков, Владимир Вишневский, Дмитрий Дибров, Виктор Шендерович.
— Когда я был совсем юным репортером, меня послали брать интервью к Виктору Шкловскому, — любит рассказывать Лев. — Время было глухое, и в смысле техники тоже. Но я понимал, что к такому человек просто так, с ручкой не пойдешь. Я проявил бешеную энергию, организовал стенографистку, и к Шкловскому пришел вдвоем с ней. До сих пор у меня в архиве дома хранится стенограмма нашей беседы. И до сих пор я горжусь ею.
Предполагать, что каждое слово твоего собеседника может оказаться бесценным, и потому скрупулезно его фиксировать, испытывать подлинный интерес к жизни, быть всегда в азартном ожидании новостей — значит стремиться наполнить мир некоей связующей субстанцией, дабы он не развалился на отдельные куски и его можно было бы сдать следующему поколению во всей целостности.
Кстати, о Герцене и декабристах. Лев Новоженов, автор изысканных и тонких иронических миниатюр, на рубеже 80-х и 90-х годов опять делает шаг в сторону журналистики. Точнее, журналистики и эстрады. Еще точнее — фельетонного жанра в газете и на эстраде.
Отпущенное с короткого поводка коммунистической пропаганды и идеологии, советское общество тогда испытывало естественную потребность говорить. Какие публицистические фейерверки рассыпались по страницам газет и журналов, ставших чуть ли не основной составляющей жизни пока еще советского человека, во всяком случае советского интеллигента. Сколько тем, оказывается, нужно было обсудить — тем, которые раньше не только не обсуждались, но и не формулировались публично.