Санкт-Петербург. «Золотой Остап». Не дашь на лапу — лауреатом не станешь. Имен взяточников из страха мести не называю.
Сочи. «Кинотавр». Выхожу на замену истощенного Абдулова. Еще не знаю, что через минуту воздушная волна от пролетающего мимо мяча швырнет меня наземь, я вывихну ногу, сердобольные болельщики вольют в меня стакан, я доковыляю до радиорубки и от отчаяния начну комментировать игру. Им было смешно, а я год хромал.
Борис Литвак. Еще не знает, что его знаменитые слова «Сиди ровно» через несколько минут станут для меня утопией.
Беззаботный Инин еще не знает, что скоро мы с Адобашьяном сыграем в фильме Аллы Суриковой «Московские каникулы» двух алкашей, после чего на нас обрушится неслыханная слава.
Кажется, Новосибирск. Арканов еще не знает, что через полчаса мы с ним запоем что-то джазовое. Он — талантливо, я — с душой.
Юрий Рост. Не знает, но чувствует, что будет задержка рейса, и мы с ним проведем еще один чудный день в Одессе.
Костя Райкин. На нижнем снимке еще не знает, что мы с ним сделаем спектакль «Лица», финал которого — на верхнем. Что потом он еще поставит американскую комедию, которую я переведу…
Мы с Татьяной ведем вечер 75-летия Гердта. Я еще не знаю, что мой нос и ботинок настолько фотогеничны.
Одесса. Год не помню. Витя Ильченко объясняет мне, что писать не надо: все уже написал Жванецкий. Или вот-вот напишет.
Сочи. Начало 90-х. Горин, Червинский и я свои красивые фигуры прикрыли. Только композитор Дашкевич не щадит окружающих.
Одесса-87. Мое сорокалетие. С Мишей Жванецким. Содержание разговора не помню. Но взаимопонимание было дивное.
Там же, в тот же день. И в рюмках — то же. Только десять лет прошло. И рубашки сменили.
Меж двух Гулливеров. Данелия и Пуговкин.
Аркадий Исаакович Райкин
Амстердам — 87. У Наполеона мания величия — фотографироваться рядом со мной…
Ленинград — 75. Жена Ирина, сын Александр. Ему уже три, мне еще и тридцати нет…
Еда есть — аппетита нет. Аппетит есть — с едой плохо. И так, Санька, всю жизнь.
Какой-то важный шахматный турнир. Сашка мне что-то объясняет. Он в свои тринадцать уже был кандидатом в мастера. Папаша очень гордился.
Теперь он в Америке. И старше, чем был я, когда он родился.
Это мы с ним в Теннесси. «Pardon me, boys! Is that the "Chattanooga Choo-choo"?»
Москва. Пленум. В смысле, котяра. Сперва хотел назвать его «Кот имени XXVII съезда КПСС», но партии уже было и так трудно.
Преемник Пленума — Дантон, сиамской молнии подобный. Еще не знает, что скоро в доме появится Екатерина, которая будет унижать его, хватая за хвост.
Фотограф говорит: «Вот! Вот так хорошо!» И правда.
Кажется, моя свадьба. Или ее годовщина. Был так хорош, что плохо помню.
Катьке — год. Задуваем свечку вместе с Олегом Меньшиковым и Еленой Майоровой. Не знаем, что через несколько лет погаснет свеча самой Лены…
Тридцать первое декабря. Впереди — новый год.
Первое сентября. Впереди — новая жизнь.
Екатерина с папашей и котом Ванькой.
Екатерина с папашей без кота Ваньки.
Куда-то лечу.
