ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Он, конечно, разозлился, и нам пришлось остаться после уроков и распилить весь курятник на дрова. Она потом все равно сгорела. Школа. Да и Арттури уж сколько лет лежит там, за церковью. А еще мы бегали в туалет подглядывать, как девчонки писают. Туалет был такой высокий, и с задней стенки можно было пролезть внутрь и так пристроиться, чтобы струей не обдало. Ничего тогда, конечно, в девчонках не понимали.
МОНИКА. Но что-то к ним все-таки тянуло. К девчонкам.
ВЕЙНИ. Это был как запретный плод, и они дико визжали. Ах, какое было время. Мы с собой всегда приносили хлебцы и вареную колбасу. Кашу и суп давали в школе. Хлеб с маслом тоже были. А хлебцы мы чаще всего потом уже съедали по дороге домой. Чтобы мама не заругала, когда проверяла портфель. Хлебцы за день отсыревали и становились резиновыми. И почему у нас в доме никогда нет хлебцев и вареной колбасы. Тармо бы понравилось. Правда.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Завтра, значит, идешь в школу. Хорошо.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Как говорится, это вороны каркают, а мужики работают. Так?
ТАРМО. Угу. Уки ждет.
ВЕЙНИ. Мяч гоняете?
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. А ничего так себе этот Репа Лепокорва.
ТАРМО. Угу. То есть Рейно Лепокорпи?
ВЕЙНИ. Ну да. Но вообще-то он не очень приятный.
ТАРМО. Ну да.
МОНИКА. Выпьешь, может, чего-нибудь теплого, Тармо. Хоть какао. Или лучше сделать горячий бутерброд. В микроволновке, с кетчупом, майонезом и солеными огурчиками. А сверху сыр с дырками. (Почти уходит.)
ТАРМО. Не.
МОНИКА. Ты уже поел или просто не хочешь.
ТАРМО. Угу. Мне пора.
ВЕЙНИ. В десять чтоб домой. Теперь так будет. На неделе, по крайней мере.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Помни: «В десять – домой».
ТАРМО. У меня часов нету.
МОНИКА. Тебе же подарили часы, когда ты в школу пошел.
ТАРМО. А, те, которые с Гуфи.
ВЕЙНИ. Что-то там из Диснея вроде было.
ТАРМО. Батарейка села.
ВЕЙНИ. Так надо заменить.
ТАРМО. Угу. Ну пока. (Почти уходит.)
ВЕЙНИ. Эй, завтра же суббота.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Завтра не надо в школу.
ТАРМО. Угу.
ВЕЙНИ. Завтра не ходи.
ТАРМО. Не пойду. Ну пока. (Уходит.)
ВЕЙНИ. А то ведь в субботу в школу отправится.
МОНИКА. Да уж, нагрузочка там у них.
ВЕЙНИ. У кого.
МОНИКА. У учителей.
ВЕЙНИ. Теперь это модно быть униженным и оскорбленным. Это и детям от них передается.
МОНИКА. Да, и Тармо.
ВЕЙНИ. У Тармо этого нет.
МОНИКА. Нет, но в школу он не ходит.
ВЕЙНИ. Завтра пойдет.
МОНИКА. Надеюсь, пойдет.
ВЕЙНИ. А вот и не пойдет.
МОНИКА. Ну.
ВЕЙНИ. Завтра ж суббота. (С облегчением оба смеются.)
МОНИКА. Выходной. В понедельник пойдет.
ВЕЙНИ. Теперь, поди, у школьников не бывает специальных каникул, чтоб родителям помогали картошку копать.
МОНИКА. Вряд ли. Теперь всё машинами делают.
ВЕЙНИ. До тех пор, пока нефть не закончится. Может, еще снова за плугом пойдем, если вдруг там в Норвегии или арабских странах перебои с нефтью случатся.
МОНИКА. Нельзя же без конца ее качать.
ВЕЙНИ. Это точно. Не помню, я уже всю рекламу пересмотрел или нет.
МОНИКА. Еще и эта потребительская лихорадка.
Сверху доносится громкий крик Яниты.
ВЕЙНИ (встает). Что это было.
МОНИКА (встает). Кричит. Стряслось, что ль, что-то.
ВЕЙНИ. Может, сходить посмотреть.
МОНИКА. Похоже, что-то произошло.
ВЕЙНИ. Да, что-то не так.
МОНИКА. Не будет же она ни с того ни с сего так кричать.
ВЕЙНИ. Так и до инфаркта недалеко.
МОНИКА. Может, сходить посмотреть.
ВЕЙНИ. Что-то там явно случилось. (Крик прекращается.)
МОНИКА. Вроде все.
ВЕЙНИ. Вообще ни звука.
Музыка
АНТРАКТ
II действие
Сцена первая
Суббота, вечер. Янита сидит на диване, хнычет. Мама и папа в недоумении.
МОНИКА. Ну что ты, боже мой. Успокойся наконец.
ВЕЙНИ. Не плачь.
ЯНИТА (продолжая плакать). Ну почему Бог, если уж он есть, позволяет солнцу светить и хорошим, и плохим. Почему он позволяет невинным умирать и страдать, хотя сам уверяет, что он добрый и справедливый. Неужели страдания тысяч изнасилованных детей искупает то, что какой-то там депутат запутался в собственных рыболовных сетях. Я не понимаю, можно ли хоть кому-то в этом мире доверять. Всем этим учениям грош цена. Мы должны с благодарностью принимать хлеб наш насущный, несмотря на то что этот якобы справедливый Бог дает плохим больше, даже когда его не просят. Где же логика. Как можно жить вообще без логики. Вчера в парке я встретила девочку, первоклассницу, которая ревела прямо в голос. Я спросила ее, что случилось, и она сквозь слезы рассказала, что мама должна была встретить ее у перекрестка, потому что она боится идти домой одна. Она все время повторяла сквозь слезы и сопли, что «мама обещала, мама обещала». А я считаю, зачем обещать, если не можешь исполнить. Почему нам все время что-то обещают. Детям нельзя обещать. У нее же весь мир держался на этом обещании. И вдруг он рухнул. Солнце стало черным, парк превратился в страшный непроходимый лес, как в ужастике, а люди в диких зверей. Она утратила веру. А так нельзя. Теперь она должна будет до восьмидесяти лет жить с ощущением, что в ее сердце живет маленький червь перенесенного предательства. Она будет петь песни на выпускном вечере своей дочери, и те слезы, что она украдкой будет глотать, не будут слезами воспоминаний о прекрасных моментах детства, а слезы о потерянной жизни и страшном разочаровании. И ее дети потом тоже не будут вспоминать ее добрым словом, потому что она тоже будет им врать, не сдерживая обещаний. Задумывались ли вы когда-нибудь о тех детях, что шарят по свалкам и помойкам? Известно ли вам, что на самом деле их надо беречь и защищать в этой жизни? Может быть, вы верите новому катехизису в синей обложке? На что стоит делать ставку?