ЧЕТЫРНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВОЧКА. Четырнадцать, мадам.
МАТЬ. Четырнадцать… Пушок уже отрос. Скажи-ка, милая, ты вправду, что ль, за пирогом сюда пришла? А может, и чего еще унюхала? А ну-ка, брысь! Исчезните!
Дети исчезают.
МАДЛОНА(не отстает от Матери). Мадам! Мадам!
МАТЬ. Им всем одно подавай! Четырнадцать! Нет, правда, возраст славный… Но что ж теперь поделать. (Мадлоне.) Ну а ты? Я ничего не поняла. Ты мне сказала, что тебе сказали…
МАДЛОНА. Я сказала, что он мне сказал…
МАТЬ. Ты, если говоришь о моем сыне, называй его по имени. Ну, что там?
МАДЛОНА. Миртий. Я хотела вам сказать…
МАТЬ(кричит в сторону входа). Когда аббат Дюжаст придет, впустите его тотчас, потому что скоро уже ночь, а нам все надо видеть как положено. (Мадлоне.) Все, что ты мне скажешь, я без тебя знаю. Твои груди говорят вместо тебя. Глаза твои мне говорят о нем. Ты мне скажешь, что ты хочешь, чтобы мой сын взял тебя в жены — тебя в жены! — прежде чем уедет на войну — дурацкую, кстати, войну, арбалетчики отсюда, арбалетчики оттуда, плечи у тех и других одинаково крепки… К чему все это? А какие у тебя права? Молчи! Я знаю… Знаю. Ты попробовала вкус той ягодки, что он носит между ног.
МАДЛОНА. Мадам!
МАТЬ. А я, когда он был дитя, я первая, ты думаешь, не пробовала? А его шрам…
МАДЛОНА. Шрам?..
МАТЬ. Ну да, шрам, шрам от удара когтем, у нас кот был, Баловник… Как раз в том месте, куда Господа Христа ударили копьем.
МАДЛОНА. Наверное, он уже совсем зажил.
МАТЬ. Ты слишком низко опускаешь очи, когда смотришь на мужчину. Дура! Ох, девчонки… Все вы одинаковые… Вся ты одинаковая…
МАДЛОНА. Он мне говорил…
МАТЬ. Четверо уже приходили с пятницы. И каждая поет одно и то же: «Он мне говорил…» Пришли как голые, ну просто голые, хоть были в юбках и корсажах. (Указывая на окно.) А та вон, четырнадцатилетняя, хотела, чтобы он остался. Ей хотелось его получить. Так почему тебе, а? Почему тебе одной? Он ведь не павшая кобыла, на которую слетаются все мухи. Возвращайся к дяде. Уходи отсюда.
МАДЛОНА. Мне он обещал побольше, чем всем остальным. У меня есть колечко.
МАТЬ. Да, колечко… А может, тебе рассказать, как он их делает, все те колечки, что вам раздает? (Смеется.)
МАДЛОНА. Я не хочу, чтобы он уезжал. Хочу, чтобы остался. И хочу, чтобы был со мной.
МАТЬ(все еще думая о колечках). Трубка из жести, да, он ее рубит топором. Так что у тебя есть и что ты можешь больше, чем другие? Хоть эта, четырнадцатилетняя, чтобы далеко уж не ходить?
МАДЛОНА(берет руку Матери). Мадам… Дайте мне вашу руку.
МАТЬ. Руку? Хочешь прочитать по линиям?..
Мадлона решительно завладевает рукой Матери и плюет в нее.
Да что с тобой?
МАДЛОНА. Мы целовались в губы, он и я. Его слюна осталась у меня на языке. Вот что у меня есть, что я могу больше, чем другие, — то, что я одна способна вам сказать, как вы будете счастливы испить наш поцелуй.
МАТЬ(лижет руку, куда плюнула девушка). Уйди… Немедленно… Он никогда не сможет делать, что захочет… Уходи… Уйди… Священник сейчас придет.
МАДЛОНА. Я ни за что не уйду от сего места… Потому что я должна поговорить со священником. (Выходит из комнаты.)
Мать остается в одиночестве. Разглядывает свою руку. Проводит ею по глазам и по телу. Потом вытирает ее о фартук, и в этот момент входит Священник.
СВЯЩЕННИК. Дорогой мой друг…
МАТЬ. Сударь, не желаете анисовой?
СВЯЩЕННИК. Нет, солнце так палило, лучше я не буду пить.
МАТЬ(показывая ему помещение). Сударь, это вот здесь.
СВЯЩЕННИК. А муж ваш не особенно упорствовал?
МАТЬ. Мой муж? Не будем о нем говорить. Мы сделаем ее вот здесь. (Про мужа.) Он, знаете ли… С ним никогда не знаешь…
СВЯЩЕННИК. Натура скрытная.
МАТЬ. Я полагаю, это место подойдет.
СВЯЩЕННИК(имея в виду ее мужа). Непонятно, что же он скрывает. (Расхаживает по залу, постукивая по стенам.) Идеально… идеально… И всегда нам будет не хватать приходов, и всегда нам будет не хватать церквей, особенно в ваших местах, где люди вроде вашего супруга, кажется, излишне пристально приглядываются к колодцам, посещают забытые подвалы… В общем, в вашей местности… Да, в вашей местности вы, пахари, получите часовню, как и непоседливые бароны… Под часовней я имею в виду церковь… И местным хозяевам, которые из Грессеклака или Монмейана, им теперь уж не придется в воскресенье поспешать к замку барона… Правда, поспешать им все-таки придется… Прежде, чтобы избегнуть таинств, они отнекивались удаленностью и крутизной дорог… Теперь, на равнине, у них не станет отговорок, чтобы пропускать мессу.