ЖЕНЩИНА. Осюша, что ты делаешь?
МУЖЧИНА. Осюша… Как вам будет угодно.
Я не знаю вашего языка, но вы, кажется, прекрасно разговариваете на моем.
Я всегда хотел, отметьте.
ЖЕНЩИНА. Глупости. Вот что: ты говоришь и делаешь глупости. Сам хорош.
О, не буду же я просить тебя держать язык за зубами.
МУЖЧИНА. Ваш язык. Мне всегда что-то — не знаю что — всегда мешало мне выучить его.
Послушай!
Женщина встает, резко поворачивается к Мужчине.
Они смотрят друг на друга.
ЖЕНЩИНА. «Простите меня, о простите меня, что заставила вас ждать! Вы, наверное, говорите себе, что за женщина. Как можно заставлять ждать такого человека, как вы, к тому же вы приехали издалека!
Здравствуйте! Здравствуйте!» (Бросается к нему с распростертыми руками, пытается изобразить легкость, играя Надежду-в-старости.)
Мужчина делает знак: неверно.
Она начинает сначала — проще.
«Простите меня, о простите меня, что заставила вас ждать! Вы, наверное, говорите, что за женщина. Как можно заставлять ждать такого человека, как вы, к тому же вы приехали издалека!
Здравствуйте! Здравствуйте!»
Темнота.
Женщина снова за гримировочным столиком, она стоит на том месте, где был Мужчина.
Книга.
Мужчина на коленях наполовину согнулся над книгой.
ЖЕНЩИНА. Не так.
МУЖЧИНА. Нет, это было не так.
ЖЕНЩИНА. Ты хочешь, чтобы я начала сначала?
МУЖЧИНА. Нет, не стоит.
ЖЕНЩИНА. Что, так плохо?
МУЖЧИНА. Нет. Все правильно.
Слишком правильно.
Пауза.
Как только я мог представить себе, что что-нибудь еще может быть правильно? И о каком праве, о какой правильности идет речь? Как правильно настроенный инструмент? О каком правосудии? Разве благородная цель обязательно является правой целью?
ЖЕНЩИНА. Я ничего в этом не понимаю.
Мужчина опять берет книгу, листает.
МУЖЧИНА. «Words, words, words!»…
ЖЕНЩИНА. Тогда уже почти не было книг… и едва можно было найти, чем писать.
Пауза. Очень длинная.
Ося?
МУЖЧИНА. Да…
ЖЕНЩИНА. Когда они придут?
МУЖЧИНА. Ночью. Они всегда приходят ночью.
В ночь с 1 на 2 мая 1938 года в Воронеже. Союз Советских Социалистических Республик.
А мы в тот вечер будем вместе, ты будешь спорить со мной, Надежда…
Ты будешь упрекать меня в том, что я слишком много болтал, а потом, в ту ночь, тебе приснятся иконы, и ты проснешься в слезах. А я тебе скажу, что все плохое уже позади, что ничего больше не случится…
Она смеется.
ЖЕНЩИНА. Идиот!
МУЖЧИНА. Да, да, идиот.
И восхищенный. Прекрасно.
И болтливый. Прекрасно.
«Покуда с нищенкой-подругой», счастливый, несмотря ни на что.
Она больше не смеется.
ЖЕНЩИНА. Отказываюсь обращать внимание. Решила больше не обращать внимания. Меня зовут…
Надежда Мандельштам.
Я никогда не была замужем за Осипом Мандельштамом, даже гражданским браком, но я ношу его имя.
Я решила носить его имя до самой смерти, которой я так часто себе желала.
И в моей голове танцуют сотни стихов Осипа Мандельштама.
Тысячи слов, words words words. Гранитный язык в песках памяти. Настоящая
революция.
Какое вам за дело, ублюдки, до того, что я ношу его имя? Вы говорите «как печать позора», вы говорите «И МАЛЕНЬКИЙ ОТЕЦ НАРОДОВ АПЛОДИРУЕТ / КУДА ЖЕ ОНА СВАЛИЛАСЬ, ТВОЯ РЕВОЛЮЦИЯ, ВЕЛИКИЙ ОТЕЦ / ОНА РУХНУЛА ГДЕ-ТО НЕПОДАЛЕКУ / ОНА СВАЛИЛАСЬ В ТЫСЯЧЕ КИЛОМЕТРОВ В ЧЕРНЫХ ЗЕМЛЯХ С ПОМОЩЬЮ МЕДЛЕННОЙ ГИЛЬОТИНЫ, ЕЕ СЕСТРЫ, ОЧЕНЬ МЕДЛЕННОГО НОЖА ЛАГЕРЕЙ…»
Мужчина аплодирует, не выпуская из рук книги.
МУЖЧИНА. Браво. Какая красивая декларация.
ЖЕНЩИНА. Да. И правильная.
МУЖЧИНА. Да? Наверное…
ЖЕНЩИНА. Без всякого сомнения.