Она чуть не теряет сознания. Ныряет в резко нахлынувшую муть, прежде чем со сдавленным хрипом выбирается на поверхность. Во рту привкус грязной воды, на коже липкость соли. Тело сотрясает дрожь. Молчит разряженный телефон. Молчит разбитый телевизор. Молчит квартира. Она же смотрит на пример. А голоса в голове просят. Помочь. Найти. Впустить.
- Наивная дура.
- Нет.
- Скоро вылезешь из долгов?
- Нет.
- Может, пора бы помириться с детьми?
- Нет.
- Взял бы себя уже в руки.
- Нет.
- Мамочка.
- Нет.
- Я разочарована!
- Нет, - выдавливает она еле слышно. - У меня экзамены. Я сдам их.
- Нет.
Она вскидывает голову. Обводит бешенным взглядом комнату. И вновь задерживается на ком-то, беспечно раскинувшемся на полу, подобно кошке, внезапно решившей передохнуть. Прищуриться. Поддаться вперед. Не замечая борозд, оставляемых грязными когтями. Не замечая ниточки слюны, сорвавшейся с воспаленных губ. Пусто. Так пусто. Стук. Стук. Стук.
- Ты ничего не сможешь. НИ-ЧЕ-ГО.
Дождь из карандашей. Лист, хаотично испещренный неразборчивыми каракулями. Остекленевшие глаза, равнодушные глядящие на свое искаженное отражение. Бормотание. Жаркое, влажное, судорожное. Пустота. Затопляет, заполняет, поглощает.
- Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего.
Уродливое костлявое тело выгибается. Шарит вокруг себя конечностями в попытке собраться. Обрести смысл, плоть, лицо. И застывает, когда над головой раздаются первые аккорды...
Она стоит по ту сторону двери. Невзрачная девушка с короткими волосами и очками, нелепо уменьшающими глаза. Футболка. Джинсы. Кеды. Обычная. Только какая-то растрепанная. Потерянная. Просит столь искренне помочь, стыдливо отводя глаза.
И парень идет к двери. Щелкает замок. Первый. Второй. Поворачивается дверная ручка. Но прежде чем гаснет экран видео звонка, вспыхивают белесые зрачки. И улыбается пасть от уха до уха. Мелкими зубками. Острыми зубками. В предвкушении новой жизни.
Глава 2. Бессонница
Сто двадцать один. Сто двадцать два. Сто двадцать три. Ступени режут острыми углами. Подставляют шершавые спинки. Зажигается лампочка. И в её душном свете он минует очередную лестничную площадку. Безобразно безликую. Валяются окурки. Пыль скопилась по углам. Пустая бутылка разевает отколотое горлышко.
Стены измалёваны в лучшем случае неразборчивой тарабарщиной, а в худшем -пошлятиной, перемежающейся с рисунками соответствующего содержания. Трупно-синий, трупно-рыжий, трупно-серый в белую крапинку опарышей. Пахнет сыростью и штукатуркой, кошачьей мочой и хлоркой. Гулко отдается эхо. Гаснет свет, погружая во мрак. На пару секунд, пока он не отпускает один пролет и не принимается за следующий. Мерно покачиваясь из стороны в сторону, считает про себя.
Сто пятьдесят шесть. Сто пятьдесят семь. Сто пятьдесят восемь. За грязными окнами ночь, силуэты панельных домов. Как же хочется упасть. Рухнуть на холодный пол и прекратить существовать. Усталость сжимает голову обручем, ввинчивается в виски толстыми иглами, давит-давит-давит, так что отдается в глазах, и сухо становится во рту. А тело точно пропустили через наковальню, превратив кости в труху, а внутренности в склизкий ком, который никак не желает засыпать, пока загнанный в ловушку мозг отчаянно пытается отключиться.
Адская мука. Невыносимая, беспощадная, изматывающая. Сто девяносто девять. Двести. Двести один. Вспыхивает свет. Тень кидается вперед, стремится под ноги, протягивается за спиной, цепляясь из последних сил. Вновь мрак.
Он пробовал разные способы. Сначала лежал в постели, вперившись взглядом в одну точку до тех пор, пока в глаза не начинало щипать, а голова не шла кругом. Потом ворочался с бока на бок, взбивал подушку, отбрасывал одеяло. Пытался уйти в мыслях далеко-далеко, к чему-то приятному, расслабляющему. И слышал навязчивое тиканье часов. Твою ж мать!
Встать. Включить свет. Схватить часы и отправить их почивать в ванную. Взять книгу. Должно же помочь. Найти успокаивающую музыку и запутаться в наушниках. Выпить чаю. Выпить молока. Выпить пиво. Выпить хоть что-нибудь. Раздражение накапливается медленно. Незаметно. Собираясь вязкими каплями желчи в груди. Проникает в пальцы, заставляя их дрожать. Проникает в голову, заставляя скрипеть зубами.