Грохот. Опять грохот. Но удача изменила. Он рычит от злости. Карабкается чуть ли не четвереньках, а в голове бьется пульсом мечта. Олень же падает без сил. Выбравшись на небольшое плато, закрывает глаза. Прежде чем с трудом поднимается на неверных ногах. Черная пелена подступает со всех сторон. Немыми свидетелями некогда совершенного греха. И греха, что вскоре свершится.
А он уже здесь. Страшное, лохматое, оскаленное чудовище, в котором не осталось ничего человеческого. Синие глаза горят мраком безумия. Олень встает на дыбы. Отражается в сверкнувшем холодным светом ноже. Летит прочь ружье.
Он играет. Упивается. Изматывает. Неверный от запаха крови и беспомощности жертвы, что рвется прочь. Угрожая рогами, силится пробиться куда угодно – обратно, дальше, только бы улизнуть от бешенного оскала. Бессмертие бьется жилкой на шее.
И стоит вдруг оступиться, оленьему телу накрениться, нож переворачивается в умелой руке. Делает своё мерзкое дело. Режет со скрежетом о кости, кромсаем в клочья под счастливый смех, что заглушает и гром, и свист ветра, и рокот обрушившихся потоков дождя. Вой мира, что растет, переходя в удар, в безутешный плач, столь высокий, что закладывает уши.
И он, измазанный с ног до головы, грезивший о вечной жизни, вдруг видит в свете молний вместо оленя юношу с большими серыми глазами. И такими же мечтами, как у него, застывшими на искривленных агонией губах. Прежде чем получает дар...
Он несется стрелой меж деревьев, почти не касаясь земли. Перескакивает через арки корней, ныряет в тени, путает следы. В отчаянной попытке убежать. Подальше от шагов, что крадутся за ним. Подальше от взглядов, жадно прожигающих загривок. Подальше от рук, мечтающих дотронуться до рогов. Отнять вечную жизнь.
Что рождается в смерти. Что рождается во грехе. Что меняет души, сохраняя обличие. Оставляет бояться, каяться и страдать. Горько мечтать о том, чтобы кто-нибудь другой занял твое место. И страшиться этого до самого конца.
Глава 5. Пташка
Они близко. Он чует их. Крадущаяся поступь, смердящие дыхания, мысли, склизкие точно черви. Он чует их. Таких же, как он сам. Порождений тьмы куда более древней, чем весь мир. Он чует их. Пришедших за добычей, что он считает своей. Но по странной случайности не торопится пожрать.
А всего-то нужно открыть глаза. Во мраке комнаты сделать первый вдох. Извернуться, просачиваясь в узкое пространство. Тихо-тихо, чтобы не разбудить ненароком. Столь сладко спящую жертву, что свернулась под одеялом. И кажется ужасающе крошечной на фоне горбатой тени.
Бьется сердечко, разум пребывает во власти бессознательного. Склониться. Невесомо коснуться одеяла. А дальше ближе. Заползая на кровать, скручиваясь в кольца, заключая в капкан лап. Тяжесть нарастает. С каждым мигом все явственнее давит на мерно подымающуюся-опускающуюся грудь. Вдавливает в матрас, не позволяя ни двинуться, ни закричать.
Дрожат веки, приоткрывается слепо рот, обнажается шея. Попытка, жалкая и безуспешная, набрать воздуха, очнуться. Вырваться из сна, что обращается кошмаром. А когти уже на горле. Раздуваются ноздри.
Ему нравится наблюдать. Смерть души, что столь приятна на вкус. За стенами ещё дыхания. Мирные, тихие иль громкие, храпящие или бубнящие, но точно не подозревающими о том, ЧТО именно сидит на кровати их дитя. Плюшевая игрушка не спасет от чужого голода.
Они близко. Укрытые чешуей и шерстью, перьями и человеческой кожей. Рогатые, безрогие, зубастые и беззубые. Чей укус отравляет, чье касание порождает судорогу, чей поцелуй высасывает последние крупицы. У них нет единого облика, никогда не было. Только цель. Бездушная и безразличная ко всему кроме мимолетного тепла, что на миг заполняет нутро, подобно смыслу – безликие оболочки, жизни – мертвое тело, воспоминанию – угасший разум. Прежде чем растаять. До следующего раза.
За окном идет снег. Крупными хлопьями опускается на остывшую землю. Потрескавшиеся рамы. Тикают настенные часы. Шкафы молчаливо наблюдают. Люстра переливается плафонами. Белый потолок укрыт сеточкой вен. Неплотно задернуты шторы. Гуляют по ковру полосы света от проезжающих мимо дома машин. Очерчивают силуэты растений в горшках. Фарфоровая собачка как будто подмигивает лукаво, стоя на полке рядом с книжками. Обои в мелкий цветочек. Тошнотворные желтые и пестрые. Сопение, приглушенное подушкой.