"Теперь он похож на окорок с воткнутой в него гвоздичиной", подумал Антони. Голос продолжал на неожиданно правильном английском, вздымаясь и падая.
- У моего отца, сэр, были два главных жизненных устремления: первое - приобщить к Писанию туземцев здешнего побережья, второе - осчастливить их прелестями парламентской процедуры. Это он однажды назвал их междоусобные склоки неразумными и бесполезными. Дабы лучше осуществлять свои похвальные намерения, он сочетался браком с принцессой племени сусу. Я - отпрыск этого союза. Мой отец, сэр, был английский доктор богословия.
- Я слышал об этом уже раз тридцать, - перебил Антони. Монго выпустил новую серию колец. Воссоздав заново свой рупор, он продолжил, не обращая на Антони внимание.
- Я посвятил себя более конкретным и практичным занятиям... - Голос звучал теперь как бы сам по себе. Он был одновременно пьяный и интеллигентный. - За исключением четырех лет, которые я провел в Англии в клерикальном обществе, умиляя епископов и переводя Евангелие от Луки на сусу, я занимаюсь тем, что переправляю дикарей из здешних лесов, где они погибают во мраке невежества, в христианские страны, где Писание будет присно согревать их своим немеркнущим светом. Это, по моей скромной оценке, куда действеннее, чем сеять семена между плевел in partibus infidelum[39].
Антони выслушивал эту речь далеко не впервой. Он знал, что сами ее интонации позаимствованы Монго у расстриги-отца. Теперь это была лишь красивая формула, своего рода "дантика", которая, по мнению Монго, утверждала его как достойного собрата в компании белых людей. Сейчас уголок его рта был приоткрыт, из него быстро-быстро выскальзывали дымные кольца.
- Общество Пропаганды Евангелия в Заморских странах и сам епископ Кентерберийский отметили мои заслуги...
- Томми, капитан не понимает по-английски! - прокричал Антони.
Лицо с сигарой внезапно разгладилось и застыло неким неопределенным человеческим ландшафтом, по которому обильными ручьями струился пот.
- Стакан грогу, ради Христа, - выговорило оно.
Просьба была удовлетворена, бутылка осталась на столе, и дальше из снисхождения к капитану разговор велся по-испански.
Дон Руис в жизни не встречал ничего подобного. Сюртук на Монго, надетый, очевидно, для торжественного случая, доходил едва до середины голой груди. Однако природа позаботилась прикрыть ее волосяным покровом, который тянулся от пуповидного уха к самым ключицам, где становился особо густым и рыжим. Трудно сказать, страдал этот человек от слоновой болезни или просто от ожирения. Даже затылок у него был жирный. Волосы на голове росли отдельными лесистыми островками, причем порою можно было наблюдать, как обитатели сего необычного архипелага деловито перебираются с острова на остров. От Монго Тома несло, как от дохлой рыбы в августе, и никто на Рио-Понго не мог бы теперь припомнить, какого цвета была его кожа в детстве. Сейчас она напоминала прокопченное табачным дымом красное дерево.
Рассудок Монго Тома, когда не замутнялся окончательно хмелем, был исключительно ясен во всем, что касалось личной выгоды. Темная гора умела и хвастаться, и торговаться. Прошло полчаса самых жарких споров, какие дон Руис, сам стреляный воробей, когда-либо слышал, прежде чем Антони заключил сделку на сорок невольников, доставленных Монго на борт. По ходу спора все трое поднялись на палубу и осмотрели товар.
- Утопите меня, если это не самые распрекраснейшие крепыши и красотки. Ни одного старше двадцати пяти. Лучший урожай трех деревень Сесса. Какие девочки! Сам бы рад попробовать, - он хихикнул. - И сколько дадите за всех? Скопом отдаю. Сколько предложите, мистер Адверс? А?
Наконец, зажимая в жирной лапище полученные деньги, он перебрался через борт. Корабль двинулся вниз по реке, Антони и капитан наблюдали, как лодка с Монго движется к берегу.
- Как, по-вашему, капитан, долго надо прожить в Африке, чтобы стать таким? - спросил Антони.
Дон Руис рассмеялся.
- Не тревожьтесь, сеньор. Думаю, не меньше тысячи поколений по материнской линии.
Антони покачал головой. Он уже думал об этом.
"Нужно поскорее отсюда выбираться" - пробормотал он и жадно взглянул в сторону приближающегося моря. Он надеялся, что у Нелеты детей не будет. Странно, что она не беременеет. Некоторое время он размышлял на эту тему. Следующие три часа они огибали повороты реки в джунглях, где когда-то с боем пробиралась "Ариостатика".
Весь это путь был теперь печально знаком.
Антони отправлялся на побережье в четвертый раз. Крокодилы, казалось, так и не двинулись с прошлого раза. Он выстрелил в одного с палубы и промахнулся. Кормящие матери, которых оставили сидеть на палубе, испуганно закричали. Вдруг стало заметно прохладнее; вдруг Антони заслышал шепот морской воды. "Ла Фортуна", подхваченная сильным отливным течением, проскользнула последний прямолинейный отрезок Рио-Понго и вырвалась на свободу из леса.