Ах, если бы все происходило в Тулузе!..
Да и этот адвокат, тоже дитя Парижа, никому не известный, ко всему прочему еще и бедный. Когда ему дадут слово?.. А вдруг он сбежит? Почему он больше не вмешивается? А отец Кирше, где он? Анжелика тщетно пыталась разглядеть среди зрителей, сидящих в первом ряду, хитроватое крестьянское лицо Великого экзорциста Франции.
Адским кольцом объял Анжелику пугающий шепот соседей:
— Говорят, Бурье пообещали три епархии, если он добьется осуждения этого человека. Пейрак виновен лишь в том, что он опередил свой век. Вот увидите, они его приговорят…
Председатель Массно откашлялся.
— Господа, — произнес он, — заседание продолжается. Подсудимый, желаете ли вы что-нибудь добавить к тому, что мы видели и слышали?
Великий Лангедокский Хромой выпрямился, опираясь на свои палки, и раздался его голос — громкий, звучный, такой подкупающе искренний, что по рядам публики пронесся вздох.
— Я клянусь перед Богом, клянусь священной для меня жизнью моей жены и моего ребенка, что я не знаю ни дьявола, ни колдовства, что я никогда не создавал по наущению сатаны ни золота, ни живых существ и никогда не пытался причинить зла своему ближнему, напуская на него чары или порчу.
Впервые за все время этого бесконечного судебного заседания Анжелика почувствовала симпатию публики к человеку, только что произнесшему эти слова.
Чистый юношеский голос из самой гущи толпы звонко прокричал:
— Мы верим тебе!
Судья Бурье поднялся с кресла, потрясая широкими рукавами.
— Берегитесь! Вот действие тех самых чар, о которых мы еще не все сказали! Не забывайте: Золотой голос королевства… опасный голос, который соблазнял женщин…
Тот же голос воскликнул:
— Пусть он споет! Пусть споет!
На этот раз взыграла южная кровь Массно, и он принялся стучать кулаком по столу.
— Тишина! Я прикажу очистить зал! Стража, выведите нарушителей… Месье Бурье, сядьте! И чтобы больше никаких выкриков! Хватит! Мэтр Дегре, где вы?
— Я здесь, господин председатель, — ответил адвокат.
Массно перевел дух и попытался обрести хладнокровие. Более спокойным тоном он продолжил:
— Господа, королевское правосудие должно быть защищено от любых случайностей. Поэтому, хотя настоящий процесс ведется при закрытых дверях, наш король, в своем великодушии, не пожелал лишить подсудимого права на какие-либо способы защиты. Именно с таким намерением я счел возможным разрешить подсудимому провести демонстрацию, сколь бы опасной она ни была, чтобы пролить свет на магические приемы, владение которыми поставлено ему в вину. И наконец, Его Величество проявил наивысшее милосердие, допустив присутствие адвоката, которому я и предоставляю слово.
Глава 16
Дегре встал, поклонился судьям… — Защитительная речь Дегре. — Известие о гибели отца Кирше. — Вынесение приговора. — «Прощай, брат!»
ДЕГРЕ встал, поклонился судьям, поблагодарил от имени своего подзащитного короля за его милосердие и затем поднялся по двум ступенькам на небольшую кафедру, с которой он должен был говорить.
Он держался так прямо, так степенно, что Анжелика с трудом узнавала в одетом в черное мужчине того долговязого мальчишку, который всюду совал любопытный нос и, ссутулившись под поношенным плащом, бродил по улицам Парижа, свистом подзывая собаку.
Пожилой низкорослый секретарь суда Клопо протянул ему бумаги по делу, преклонив колени, как то предписывал обычай.
Адвокат поглядел на судей, потом на публику. Казалось, он кого-то искал в толпе. Может быть, такое впечатление создавалось из-за желтого света свечей, но Анжелике показалось, что он бледен как смерть.
Однако когда Дегре заговорил, его голос был чистым и спокойным.
— Господа, после того как столько сил и стараний было приложено как обвинением, так и судьями, и мы смогли убедиться в том, что ваше знание закона может сравниться лишь с глубиной вашей эрудиции и знания классических языков, усилий и стараний, повторим и подчеркнем это, преследующих лишь ОДНУ-ЕДИНСТВЕННУЮ ЦЕЛЬ — пролить свет королевского правосудия и вывести ИСТИНУ из мрака, подобно тому как Моисей иссек воду из скалы; после того как, можно сказать, вы низвели на землю свет всех звезд для освещения настоящего процесса, после стольких пророческих греческих и латинских цитат, произнесенных господами королевскими судьями, как же мне, никому не известному адвокату, для которого это первое большое дело, отыскать еще несколько слабых лучей, которые смогли бы добраться до истины, таящейся в глубине бездонного колодца самых ужасных обвинений? Истина эта кажется мне — увы! — столь недосягаемой и открывать ее столь опасно, что меня охватывает трепет, и я почти желаю, чтобы этот робкий свет погас и оставил меня в успокоительной тьме неведения, в какой я пребывал до сих пор. Но слишком поздно! Я увидел истину, и я должен ее возвестить. Я обязан воззвать к вам: остерегайтесь, господа! Остерегайтесь, делая сейчас выбор, ибо вы будете нести за него ответственность перед будущими столетиями! Пусть не случится так, что из-за вашей ошибки дети наших детей не стали бы говорить о нашем веке словами: «То было время лицемеров и невежд, ибо благородного дворянина обвинили в колдовстве лишь по той причине, что он был выдающимся ученым».