– Да.
– А что, если теперь мы и вправду уедем туда?
– Куда это?
– В Америку!
– Ты спятила!
– Нет, уверяю тебя, это страна, где нет ни холода, ни голода… Там мы были бы свободны.
Она настаивала:
– Что ждет нас здесь? Тебя – только тюрьма или пытка, каторга или виселица. А что ждет меня, если ты исчезнешь?..
– При Дворе Чудес никогда не следует думать о том, что нас ждет. Завтра не существует.
– Там, быть может, у нас будет своя земля. Мы будем ее обрабатывать. Я тебе помогу.
– Ты спятила! – повторил он в новом приступе гнева. – Я только что растолковал тебе, что не имею ничего общего с мужичьем. И неужели ты думаешь, что я отступлю, оставив Родогону Цыгану клиентуру Сен-Жерменской ярмарки?
Она не ответила и снова стала безучастной.
Он еще некоторое время ворчал:
– Вот ведь эти женщины… Взбредет же такое в голову!..
В раздражении он ворочался и все никак не мог успокоиться. Какой-то голос внутри его твердил: «Что тебя ждет? Аббатство Виселицы? Да. А потом? Но разве можно жить где-то, кроме Парижа?»
В эту весеннюю ночь широкая грудь Никола – Каламбредена рвалась от сдавленных вздохов.
Он смотрел на спящую Анжелику и, терзаемый ревностью, хотел разбудить ее, потому что во сне она улыбалась.
Анжелике снилось, что она плывет по морю на барже с сеном.
Глава VIII
Как-то летним вечером Жан Тухляк заглянул в логово Каламбредена в Нельской башне. Он пришел проведать нищенку по кличке Фанни Несушка. У нее было десять детей, которых она поочередно сдавала то одним, то другим. На свои доходы она жила припеваючи, попрошайничеством занималась лишь для развлечения, а проституцией – по привычке. Впрочем, это совсем не мешало ее достоинствам производительницы, даже наоборот.
Жан Тухляк пришел «зарезервировать» ребенка, которого она ждала. Как настоящая торговка, она предупредила:
– За этого ты заплатишь дороже, потому что он будет колченогим.
– Откуда ты знаешь?
– Тот, кто мне его сделал, был хромым.
– О-ля-ля! – подняла ее на смех Полька. – Тебе повезло, что ты знаешь, каким был тот, кто тебе его сделал. Ты уверена, что не путаешь?
– Я всегда могу выбрать, – с достоинством отвечала Несушка.
И снова принялась прясть клок грязной шерсти. Это была активная женщина, она не любила сидеть без дела.
Обезьянка Пикколо прыгнула на плечо Тухляка и вырвала у него клок волос.
– Мерзкое животное! – заорал он, отмахиваясь шляпой.
Анжелика была довольна поступком своей любимицы. Она не скрывала неприязни к палачу. Но Жан Тухляк был личностью опасной. Его уважал сам принц нищих, с которым они делили логово. И Анжелика позвала обезьянку.
Тухляк потирал череп и ругался на чем свет стоит. Он уже докладывал принцу нищих, что люди Каламбредена стали дерзкими и опасными. Что они считают себя хозяевами жизни. Но придет день, когда другие банды возмутятся. Этот день…
– Давай-ка выпьем, – предложила Полька, чтобы утихомирить его.
Она плеснула Тухляку полный ковш горячего вина.
Он всегда мерз, даже в разгар лета. Видать, в жилах у него текла рыбья кровь. Впрочем, и глаза у него были мутные, а кожа липкая и холодная, как у рыбы.
Он выпил, и на губах его появилась улыбка, открывшая ряд скверных зубов.
В зал в сопровождении маленького Лино входил Тибо Музыкант.
– А вот и он, мой красавчик, – сказал Жан Тухляк, потирая руки. – Ну, Тибо, на сей раз решено. Я у тебя его покупаю и дам тебе – смотри не упади! – я тебе дам пятьдесят ливров. Целое состояние.
Старик растерянно смотрел на него сквозь прореху в своей соломенной шляпе.
– Но что я буду делать с пятьюдесятью ливрами? И потом, кто же вместо него будет бить в барабан?
– Выдрессируешь другого мальчишку.
– Но это мой внук.
– Ты разве не хочешь его счастья? – спросил Жан Тухляк, злорадно улыбаясь. – Ты только подумай, твой внук будет ходит в бархате и кружевах. Я тебя не обманываю, Тибо. Я знаю, кому я его продам. Он станет фаворитом принца, а потом, если не будет глупцом, достигнет высокого положения.
Жан Тухляк погладил ребенка по каштановым кудряшкам:
– Ну что, Лино, хотел бы ты иметь красивую одежду, вдоволь есть из золотой посуды и лакомиться конфетками?
– Не знаю, – скуксившись, ответил мальчонка.
Он плохо представлял себе подобные удовольствия, потому что никогда не знал ничего, кроме нищеты, как и его предки.
Пробивавшийся через приоткрытую дверь луч заходящего солнца освещал его золотистую кожу. У него были длинные загнутые ресницы, большие черные глаза и красные, как вишня, губы. Он с изяществом носил свои лохмотья. Мальчика можно было принять за маленького сеньора, переодетого для маскарада. И казалось поразительным, что такой цветок мог взрасти на подобной навозной куче.