Выбрать главу

— Если человек — ЧЕЛОВЕК, он по-любому пробьется. Всегда, везде, в любой среде. Как подорожник сквозь асфальт. — Завуч поворачивается ко мне лицом и тяжело запрыгивает задом на подоконник.

Достаёт из кармана пиджака сигару, откусывает её кончик, выплёвывает его в окно через плечо.

Закуривает и пялится мне в переносицу, безмятежно улыбаясь.

— Ребёнка, в отличие от взрослого, можно же легче сломать на этапе формирования личности? Нет? — не готов я согласиться с такой гипотезой. — Очень выгодная для вас позиция, чтобы уйти от будущей ответственности.

— Не-а, — он радушно качает головой. — Если личность — это ЛИЧНОСТЬ, как её ни крути, она всё равно состоится, поверь. И мы, учителя, на это в итоге никак не повлияем — хоть я тебя бы вообще... под асфальт закатал. М-м-м, ты понял.

— Знаете, если бы у меня были возможности и власть, я бы вас самого законопатил на шахтерскую планету за такие слова. Вот только за них. Самое печальное, что вы не только так думаете. Ещё и делаете.

— Что именно? — он с интересом наклоняет голову к плечу и выпускает струю дыма вправо-вверх. — Чем я тебе настолько не угодил, а-га-гааа? Конкретно, пожалуйста, раз общаемся без галстуков.

— О себе промолчу. А вас в шахтёры — чтоб в будущем вы не покалечили других детей, которые могут здесь учиться после меня и у которых может не оказаться моего background'а. Есть субъективное мнение, что кто-нибудь другой на моём месте мог бы тупо не дожить до этого разговора с вами по вашей вине.

И ведь не скажешь ему, что Витя Седьков уже не тот, а о причинах исчезновения предыдущего нынешний может только догадываться.

Как не скажешь и о таблетках, которыми наглоталось это тело перед тем, как я в нём появился. Доведение до самоубийства — штука тонкая. С позиции эмигранта-натурала в адрес светила педагогики процессуально такое наверняка не доказывается.

— А я знаю этот ответ, — Свин по-прежнему спокоен и безмятежен с сигарой в руке. — Но ты не хочешь видеть глубже. Как насчёт анализа фактов, а не своих ярких впечатлений и, как ты сам сказал, субъективных эмоций?

— Если я начну перечислять факты со своей стороны, вам они могут не понравиться. А мы впервые говорим не по-английски.

— Перечисляй, — он вальяжно взмахивает рукой. — А потом скажу я, со своей позиции: сравним результаты.

— Дискриминация по имущественному признаку, раз. В вашем исполнении хлебнул здесь и лично. Там, где я учился раньше, это считалось недопустимым, поскольку формировало в неокрепшей личности заниженную самооценку плюс синдром выученной беспомощности.

Никогда не предполагал, что бред по теории педагогики на третьем курсе когда-нибудь реально пригодится в жизни. А вот поди ж ты.

— Дальше? — ему как будто интересно.

— Откровенная постановка под вопрос непосредственно моей дальнейшей жизни, здоровья и безопасности — по причине вашего противоправного бездействия на занимаемой должности. Есть мнение, что после некоторых травм тут, — хлопаю ладонью по сиденью стула, — с моей усечённой версией медицинской страховки всё могло закончиться гораздо менее весело. То, что мы с вами сейчас разговариваем, может быть исключительно моей заслугой, не вашей. Ну и плюс результатом личного везения. Хотите, расскажу в подробностях, как чувствует себя подросток с разбитыми очками, выбитыми зубами и сломанными пальцами? Причём он просто тупо топал в школу, элитную — с точки зрения его неместных родителей.

— Всё, тормози, — он оборачивается назад и, восседая массивным задом на подоконнике, для разнообразия выпускает дым на улицу, а не в кабинет. — Налей себе сам, — Трофимов кивает на пустую чашку в моих руках. — Там литровый заварник, я обычно выпиваю треть. Остальное твоё.

Делаю, как говорят. А чё, дают — бери; не спорить же. По такому поводу.

— Ты сейчас закрутишь эту вашу обычную шарманку об отсутствии справедливости, о моих двойных стандартах, — лениво продолжает светило педагогики. — О том, что так нельзя: детские травмы-де подрывают доверие к обществу, да? И тому подобная хрень?

— Конечно. А в чём именно я буду неправ?

— Любая медаль имеет минимум две стороны. Из моего кресла конкретно твой случай смотрится иначе.

Он замолкает.

Какое-то время курит, отхлёбывает мелкими глотками свой чай и таращится через плечо на наш школьный парк.

Я тоже ничего не говорю. Доедаю печенье и повторно прикладываюсь к заварнику.

— У меня испокон веков учится крайне непростой контингент. Дети из социальных верхушек своих этносов, часто малоуправляемые — взять хоть и твою подругу Мартинес. Знаешь в тонкостях её подноготную?