– Пусть так, почтенный Фарук, – горестно кивнул Мухаммед, – но я помню, что есть другой способ достичь Преддверия.
– Мухаммед, мы же договорились, что ты никогда не будешь пользоваться этим способом. Мать с отцом подарили тебе тело – не годиться его разрушать. Это дело Времени.
Мухаммед кивнул:
– Да, все так, почтенный Фарук. Все так… – он прерывисто вздохнул и снова заглянул в глаза старика: – Следствие вот-вот зайдет в тупик. Они ничего не могут найти! Я должен поговорить с Марселем. Прошу тебя, дядя! Не отказывай своему недостойному племяннику!..
Фарук слабо улыбнулся, но голос его оставался жестким:
– Ведь я говорил тебе когда-то, что наше родство очень дальнее.
Мухаммед безжалостно мял свою фуражку:
– Верно. Моя прабабка приходилась двоюродной сестрой твоему троюродному брату…
– Не брату, а свояку. Но я все равно отношусь к тебе как к сыну, Мухаммед. Хоть у меня никогда и не было детей, – холодный взгляд за стеклами очков потеплел.
– Я должен узнать правду, дядя. Мне не на кого надеяться, кроме тебя, – еле слышно сказал Мухаммед и, протянув руку, сжал узкое морщинистое запястье. Старый Фарук, словно не заметив этого отчаянного движения, отвернулся, посмотрел на людей, идущих по дорожке и медленно проговорил, будто размышляя вслух:
– Правда… У каждого своя правда и в конце концов оказывается, что и она всего лишь чья-то точка зрения, застывшая во времени, как муравей в капле смолы.
Фарук замолчал и Мухаммед уже подумал, что на этом их разговор закончен, но старик вдруг, не отрываясь от идущих людей, спросил:
– Они родные братья?
Мухаммед вскинул глаза:
– Кто?
– Твой друг Марсель и его брат Жан-Пьер.
– Да! – горячо подтвердил Мухаммед. – От одной матери и одного отца!
Фарук коротко улыбнулся:
– Хорошо. Значит, от нас не потребуется чересчур много – энергия ближайшего родственника поможет нам.
Глаза Мухаммеда радостно вспыхнули, но Фарук остановил его движением руки. Он отвернулся от дорожки, очень серьезно посмотрел на Мухаммеда и спросил:
– Но скажи мне прежде: если я сам найду эту твою правду, ты откажешься от своего намерения идти туда самостоятельно?
Искрящиеся радостью глаза полицейского стали острыми и пронзительными, и он твердо сказал:
– Нет, дядя, я должен узнать это сам. Понимаешь? Он мой друг, как же я могу послать к нему кого-то другого, пусть даже и тебя?
Они сидели рядом и смотрели друг другу в глаза. Наконец старый Фарук удовлетворенно кивнул и произнес:
– Хорошо, мой мальчик. Я жду тебя вместе с ним у себя. И вот еще что…
…Береговой патрульный и чудак Фарук проговорили о чем-то верных три четверти часа, потом полицейский поднялся, почтительно поклонился старику и уехал дальше по пляжу. Когда мотор квадроцикла затих вдали, поглощенный шумом прибоя, Камиль, которого нещадно жгло любопытство, подошел к Фаруку, уже уложившему свои апельсины обратно на ящик и спросил:
– Что, Фарук, неужели ты скрывал свои доходы от нашего короля, что к тебе послали стража порядка?
– Что ты, Камиль! – протестующе воздел руки к небу Фарук. – Все было совсем не так. Просто однажды я решил окунуться, когда волн совсем не было, но все равно чуть не утонул. Хвала Аллаху, этот достойный сын своих родителей спас меня и теперь изредка навещает, дабы удостовериться, что я не замышляю по недомыслию нечто подобное.
Камиль недоверчиво пожевал губами, вздохнул и, разочарованно махнув рукой, вернулся к своему столику.
– Здесь недалеко. Я только измерю давление моему дяде.
– Где это? – спросил Жан-Пьер, притормаживая на перекрестке.
– На следующем светофоре налево. Это возле базара.
Жан-Пьер покачал головой:
– Скверное местечко. Шум, толкотня…
«Лексус» миновал перекресток, свернув налево, и втиснулся в улицу, запруженную красными малолитражками городских такси, смердящими грузовиками и навьюченными ослами. Здесь заканчивался туристический район и начинался настоящий город. Яростно сигналя и ругаясь, Жан-Пьер маневрировал в тягучем жарком потоке. На очередном перекрестке разруливал движение полицейский. Мухаммед поднял руку, приветствуя его.
– Ты его знаешь? – спросил Жан-Пьер. Мухаммед отрицательно покрутил головой. Жан-Пьер пожал плечами:
– Так чего же вы все им машете? Каждый водитель! Никак не могу привыкнуть…
– Каждый хочет показать, что уважает короля, приветствуя человека, облеченного им властью. Разве это странно?
– Еще как! Каждому фараону кланяться – хуже не придумаешь. Еще чего!
Мухаммед спросил, застегивая пуговицу на манжете рубашки (сегодня он был свободен от службы и был одет в гражданское):