Да и версию Симоняна ничего не стоит опровергнуть! Как же Солженицын мог звать меня к себе на фронт, чтобы остаться вместе до конца войны, если у него был расчет на арест? Вопрос моего приезда к нему решался в то же время, когда было написано злополучное письмо Симоняну в продолжение их беседы, которая состоялась в Москве весной 1944 года, когда Солженицын проезжал Москву во время отпуска, по дороге в Ростов-на-Дону.
Еще… Вдумайтесь только! — «мечтает» об аресте человек, который собирает книжные трофеи, включая немецкие книги с портретом Гитлера! — да это же самоубийство! Не уничтожь их Соломин (сержант его батареи), отдай он их СМЕРШевцам — Солженицын рисковал бы не доехать до Лубянки! О том, каков был риск возить с собой подобные книги, уже гораздо позже Солженицын вспоминал с содроганием!
Концы с концами в связи с арестом не сходятся и в ином аспекте! — То Солженицын «хочет», чтобы его арестовали, то якобы мстит за арест! Это выразилось в том, полагает автор, что он напишет «Прусские ночи»! (стр. 37, 3-й сверху абзац!)
Так какая же из этих двух взаимоисключающих точек зрения автора — подлинная? Какой отдать предпочтение? Или расчет взят на то, что, пока читатель дойдет до страницы 71, он уже забудет о том, что писалось на странице 37?????!!!!!
Иногда же автор просто приписывает лицам, ставшим известными благодаря моей книге (я тем самым — невольная виновница этого!), вещи, которых те, находясь в здравом уме, просто не могли бы сказать! Так, например, доктор Н. И. Зубов, проживающий ныне в Крыму, не мог придумать, что находился одновременно с Солженицыным в Экибастузском лагере, ибо он там вообще никогда не был\ С Солженицыным Зубов познакомился в ссылке, в Кок-Тереке, после отбытия Солженицыным срока! Между тем, его «показания» подаются автором как решающие при «доказательстве» того, что Солженицын был в лагере «стукачом»! (стр. 120, перед началом главы).
Подобные ляпсусы настолько очевидны даже для несведущих читателей, что книга отнюдь не достигает своей цели: развенчания Солженицына! Скорее она развенчивает своего автора — Томаша Ржеза-ча, который ко мне, например, явился под видом переводчика моей книги на чешский язык, к Копелеву — под видом немецкого журналиста, к Солженицыну — как его ярый поклонник, ставший его другом, восхищавшийся его произведениями, для которых теперь у него существует кличка — «сочинения» (взятые в кавычки!), а к его любовницам (в кавычках и без кавычек) — уж не его ли — Солженицына — посланником?.. Какое же доверие может вызвать к себе такой человек?..
А порой автор и сам придумывает! Я имею в виду описание самого окружения. Этот важный фронтовой эпизод, описанный мной со слов бывшего сержанта батареи Соломина, к сожалению, в книгу не вошел. Зато в книге Томаша Ржезача он дан в совершенно искаженном виде! Поскольку автор, проявивший столь большой интерес к однолагерникам Солженицына, не попытался найти ни одного его однополчанина, непонятно, откуда ему известно что бы то ни было об окружении батареи Солженицына, о роли Соломина… У читателей вполне может сложиться впечатление, что все это написано с моих слов — ведь мне автор выразил особую признательность! Между тем, я могу это лишь опровергнуть! Весьма солидные документы говорят нечто противное той версии, которая дается в книге «Спираль измены Солженицына»! Чтобы не попасть в неудобное положение, издательство «Прогресс» хотя бы запросило в военной вол-легии Верховного суда копию реабилитационного свидетельства Солженицына! В него вошли выдержки из военной характеристики, данной Солженицыну в апреле 1946 г. Приведу выдержку из этой характеристики, подписанной подполковником Пшеченко и генерал-майором Травкиным. Травкин, увы, умер, а Пшеченко жив и работает в отделе кадров закрытого научно-исследовательского института! Вот этот отрывок:
«За время пребывания в моей части Солженицын был лично дисциплинирован, требователен к себе и подчиненным, его подразделение по боевой работе и дисциплине считалось лучшим подразделением части.