- И вот поэтому…
- Скажи мне одну вещь, - прервал только начавшего изложение основного своего посыла Горво Картограф. – Касательно его природы. Да, он Избранный. С великой целью и тому подобное. Но! С этим можно смириться. Однако с одной вещью, по моему мнению, так легко сжиться нельзя. Одной небольшой деталькой касательно происхождения. Он… из другого мира?
Картограф произнес этот вопрос так, словно удовлетворить его мог лишь отказ. Прямой, линейный отказ.
Он не любил существ из других измерений, пускай сам никогда с ними и не встречался, узнавая об особенностях их поведения из книг.
Герои из иных миров, новаторы из иных миров, любители подчеркнуть свою необычность из иных миров – некоторые из них подчас приносили неплохие идеи, вроде упрощенного создания недорогой бумаги. Или идеи складывать несколько картин в одну историю, обычно достаточно похабного содержания.
Однако обычно попаданцы приносили за собой войны, интриги и геноцид (Слово «геноцид», кстати, тоже принесли они. До этого слово с очень близким значением существовало только на языке королевства Эшингар, и означало оно, дословно, «Доминирование уничтожением»). И не то чтобы этого не хватало и без них, однако обычно за эти дела брались уже имеющие в этом опыт существа, чья мотивация обыкновенно была несколько более развитой, нежели простое желание власти и богатства. Вернее, обычно такой она и была, но это было черное, холодное желание властвовать от существ, изначально считающих этот мир своим домом, то есть понимающих, какие границы иногда переступать не следует.
И это было куда уж лучше, чем необъяснимые и противоречивые порывы от тех, кто мог бы назвать всех окружающих декорациями на своей сцене самоутверждения.
- Его тело – полностью оригинальная материальная оболочка, но разум состоит из симбиоза нескольких самостоятельных структур.
-Для меня это звучит, как произнесенные задом-наперед дворфийские поговорки.
Горво вздохнул. Сделал он это единственно ради того, чтобы выразить собственное недовольство своим собеседником. Потом он щелкнул своими пальцами – и на колени Картографа шлепнулся взявшийся из понятного ниоткуда необычного вида фрукт.
Одна половника его выглядела, как переспевшая виноградина с весьма прозрачной кожицей, другая – как орех-камнелом, со своим серым панцирем, который местные полуразумные обезьяны использовали, чтобы отбирать друг у друга что-то более съедобное, чем то, что находилось у них в руке, пускай даже это и было обломком камня.
Скреплены эти половники единого целого были неровно, в некоторых местах прозрачная кожица глубоко входила в серый панцирь.
- Это – наглядная демонстрация внутреннего строения его разума.
- Выглядит… как чья-то фундаментальная ошибка, - заметил Картограф, вертя вещицу в костлявых руках.
- И тем не менее, даже это – часть грандиозного плана.
- Грандиозного плана? Какого?
- Если бы я только знал…
Горво положил свою руку на плечо Картографа, при этом ее остаточно длины все равно бы хватило, чтобы как минимум один раз опоясать костлявое тело.
- Если бы я знал…
Опомнившись, божок убрал свою руку, заставив ее испариться в воздухе.
- Но перейдем к сути.
Покинув территорию озера, я продолжил свой путь, стараясь как можно внимательнее вглядываться в окружающую меня природу. Она, впрочем, пока что принесла мне лишь один сюрприз, заключавшийся в отсутствии каких-либо враждебно настроенных тварей, кроме моего тела.
Проходя близко около водной глади, я старался не обращать внимания на свое отражение в нем. Мне решительно не нравился мой внешний вид, и меня в моих чувствах не останавливал даже тот факт, что он был создан специально для меня моим Божеством.
Моя белая кожа была куда белее любых вещей, которые встречались мне на пути. Ее цвету могла соответствовать разве что морская пена, и то, при условии, что я видел ее очень ограниченное количество раз.
Мое тело было большим. Больше, чем у Картографа. Больше, чем у рыжеволосых аборигенов. Однако, оно все равно уступало в габаритах многим из четвероногих хищников, которых мне иногда приходилось видеть, лежа часами в засаде на исполинских змей.
У меня были ноги и руки, и на каждой из них было по пять пальцев, и на каждом из них было по одному черному ногтю. Эти конечности являлись частью того ограниченного количества моих органических частей, коими мое сознание были удовлетворено.
С куда большим скепсисом оно относилось к моей голове. И если к плотно прилегающим к затылку коротким рогам, смотрящим в ту же сторону, что и глаза, оно могло применить словосочетание «Интересная особенность», находя некоторую толику удовольствия в их поглаживании, то касательно лица и волос разум высказывался куда категоричнее.