Но надо разделать крыс.
Когда я начинаю громыхать посудой в части большой комнаты, отведенной под кухню, он просыпается и ковыляет к столу. По дороге снова останавливается у зеркала и долго изучает свое отражение. Как будто успел забыть, как выглядит под всеми своими волосами. Потом он садится и наблюдает, как я тушу крыс с диким луком и репой. Для густоты я добавляю желудевой муки, которую выменяла у паиутов.
Проходит какое-то время, пока готовится мясо. Я завариваю индейский чай и сажусь напротив него. Оказываясь так близко, я смотрю ему в глаза и теряю контроль над собой. Мне приходится встать и повернуться к нему спиной. Я делаю вид, будто кушанье требуется помешивать. Чтобы скрыть свои чувства, я спрашиваю:
— Где твой арбалет? И где мой нож? Я не дам тебе еды, пока ты не скажешь.
Я говорю с ним гораздо суровее, чем собиралась.
— Под кроватью. И то и другое.
Я иду проверить, они лежат там, еще и несколько арбалетных болтов. Я возвращаюсь и кладу арбалет на стол. Это прекрасна сделанная вещь. Старые металлические детали и старая гайка, снятые с чего-то другого, начищены до блеска и смазаны маслом. Деревянные части покрыты резьбой, словно произведение искусства. Оружие в отличном состоянии. Я отнесу его на городское собрание как доказательство того, что разыскала убийцу и расправилась с ним. Но стоит ли? К тому же они могут потребовать тело.
— Я не стану никого убивать. Пока.
— Ага. Но ты же поклялся.
— Я могу воевать в каком-нибудь другом месте.
— Ну, разумеется.
После еды я убираю то, что осталось, в старую завинчивающуюся жестянку, несу к ирригационной канаве и опускаю во влажную прохладную грязь, чтобы мясо не портилось.
Не знаю, может, перед сном как-нибудь забаррикадировать дверь в мою комнату? Жалко, что нет собаки, но мы с матерью давным-давно съели пса. Хотя теперь он уже умер бы от старости. Но все равно с собакой было бы здорово. Я бы чувствовала себя в безопасности. Пес был славный, только быстро старел. Мы подумали, что лучше съедим его сами, чем его поймает кто-нибудь другой. Это было еще до того, как начали есть крыс.
Я устала, поэтому заснула не сразу. Я продолжала твердить себе, что, если бы он собирался залезть ко мне в комнату, я бы уже догадалась. Но я все равно приставляю к двери стул так, чтобы он упал, если что. По крайней мере, услышу, что он идет.
Спать я не могла главным образом из-за того, что, несмотря на самые благие намерения, я думала о том, как оставить его при себе. Попытаться. Мне нравится мысль, что он будет рядом, хотя и страшновато. Я строю планы.
Вполне логично, что любой, кто идет к нашему поселку по склону, сначала наткнется на мой дом. Например, какой-нибудь незнакомец с севера. И вполне логично, что я приведу его на городское собрание, чтобы он мог рассказать свои новости.
Но вот какие новости? Утром (стул не упал) мы придумываем кое-что вместе. Город Карсон так же пуст и заселен крысами, как и наш город. (Неплохая наживка, учитывая, что так оно и есть.) Я вспоминаю, что был такой планер (кажется, его называли "Паутинный кондор"), который летал на пропеллере, соединенном с велосипедом, и не нуждался в бензине. Далеко такой не летает, иначе он долетел бы до нас. Джо может сказать, что видел велопланер.
Он говорит:
— А как насчет эпидемии новой болезни, которую переносят блохи?
— Сюда она еще не добралась.
Он говорит:
— И как насчет того, что в Рино нашли склад боеприпасов, гак что можно почистить старые ружья, чтобы использовать их?
Я рассказываю ему о Клементе, чтобы он потом пересказал это остальным. Скажу, что это еще одна причина, по которой Джо пришел сначала именно ко мне: рассказать о брате. Наверное, я придумала эти новости, потому что понимала, что брат погиб. Иначе не стала бы о нем упоминать. Я, конечно, продолжала считать, что он бродит по горам среди этих ненормальных, но едва ли по-настоящему верила в это. Я всего лишь надеялась.
Один раз он берет меня за руку и пожимает, говорит, как он мне благодарен. Мне снова приходится встать и повернуться к нему спиной. Я мою тарелки, медленно. Я настолько взволнована, что едва помню, на что похоже прикосновение его руки. Сильная и теплая. Это точно.
На наших городских собраниях происходит много хорошего. Мы обмениваемся новостями. Мы учреждаем всевозможные комитеты помощи. В некотором смысле мы заботимся друг о друге гораздо больше, чем до войны. Раньше народ приносил с собой мясо оленей, диких баранов и делился со всеми, вот только дичи становится все меньше и меньше, а горных львов все больше. Они пожирают дичь, а мы не очень-то умеем убивать горных львов. Могу поспорить, Джо сможет, со своим арбалетом.
Так что я привожу его на собрание. Представляю его. Они толпятся вокруг, задают вопросы о своих любимых городах, о местах, где у них когда-то жили родственники. Он отлично выдумывает ответы на ходу. Я задаюсь вопросом: не был ли он офицером? Или просто хорошо играет?
Я восхищаюсь им все больше и больше, и я вижу, что все остальные женщины тоже. Он может заполучить любую из нас. Я переживаю, что он уйдет от меня, а только мне известно, кто он на самом деле. Та, кому он в конце концов достанется, должна быть очень осторожна.
И выглядит он очень недурно, пусть и с жуткой стрижкой. Голубая рабочая рубашка моего брата прекрасно подчеркивает его загар. Она ему великовата, но это обычное дело.
Женщины ходили проверять птичьи гнезда и наварили большущий котел супа из маленьких птичек. Я была рада, что приготовили это, а не кое-что другое.
На наши встречи приходит одна из женщин паиутов, чтобы потом пересказать новости в резервации. Она красивая, более чем красивая, не такая, как все, ошеломляющая. Я могла бы предвидеть это. По первому его взгляду на нее стало ясно… Они оба пристально поглядели друг на друга, а затем, очень поспешно, отвели глаза.
Потом он сидит, пьет чай с несколькими женщинами, включая и эту индианку. Все они теснятся вокруг него, однако я вижу, как он пересаживается, чтобы быть ближе к ней. Столы маленькие, но сейчас уже девять стульев втиснуты за его стол. Я не вижу, что происходит, зато вижу, как ее плечо касается его плеча. И лица их так близко друг к другу, не понимаю, как они вообще что-либо видят.
Я потихоньку выскальзываю наружу и бегу домой. Жалею, что не сохранила его вонючие, расползающиеся в руках тряпки. Жалею, что не оставила его засаленные всклокоченные волосы, которые состригла. Их я тоже сожгла. Но я нахожу старую шляпу. Шляпа помогает им поверить мне. Я приношу арбалет. Он тоже помогает, настолько, что он пытается сбежать.
Они вздернули Джо в хранилище. Я попросила их не рассказывать мне никаких подробностей. Не желаю знать, когда и его пустят в дело.
Нил Баррет-младший
Летучий цирк Сладкой Джинни
Нил Баррет-младший написал более пятидесяти романов, в числе которых постапокалиптические "Келвин" ("Kelwin"), "Через темную Америку" ("Through Darkest America"), "Зари неясный свет" ("Dawn's Uncertain Light") и "Принц Кристлер-Кока" ("Prince of Christler-Coke"). Он опубликовал десятки рассказов в таких изданиях, как "F&SF", "Galaxy", "Amazing Stories", "Omni", "Asimov's" и во множестве антологий. Его произведения представлены в сборниках "Немного не по центру" ("Slightly Off Center") и "Бесконечный блюз" ("Perpetuity Blues").
Этот рассказ, вышедший в финал премий "Хьюго" и "Небьюла", знакомит читателей со Сладкой Джинни и ее передвижным шоу, торгующим сексом, лепешками тако[59] и тяжелыми наркотиками. Ее партнеры — шофер и зазывала Дэл, а также Черный Опоссум, который живет ради минут, когда ему удается обрушить на землю свинцовый град.
Итак, без долгих представлений, вот она перед вами, джентльмены: Сладкая Джинни! Разве она не воплощение ваших мечтаний?