- Бля, Стас! Жопакрылый дерьмохвост ты! И так гемора до хрена, а тут на коленке такая операция. Ну не живется тебе, гад, - выругался Видок и пристально посмотрел на меня. – Но я рад, братишка, что ты с нами. Быть тебе главой, и нагнем всех, а теперь разложим все по полочкам, как я люблю, и давай-ка в моем доме.
- А кофе есть? – заговорщицки спросил я.
- Прикопал пару пачек, - так же шепотом ответил друг.
* * *
Я шел по территории базы, крутя головой , как будто видел все в первый раз. Странные ощущения ностальгии, или это эмоции влюбленности, обуревали меня. Хотелось все рассмотреть, запомнить. Наверное, с такими эмоциями люди продают отчий дом. Возникшие эмиоции были непонятны, да и я не стал заматься самокопанием и принял, что просто это место стало дорогим для меня.
Раньше база представляла собой завод сельскохозяйственной техники. Большое предприятие с собственными светофорами на территории, пожарной частью, поликлиникой, домом культуры и множества еще различных арендаторов, в том числе СТО, работяги из которой много полезного привнесли в общину. Там и сейчас не только ремонтируют технику, но даже переводят некоторые агрегаты на электричество, вырабатывать которое оказалось технически возможным, в отличие от изготовления топлива. С другими умельцами запустили уже три ветряка и готовят еще, ибо ничтожно мало, но начало и перспективы положены, опыт нажит, значит, будет толк.
Много людей внесли свою лепту в то, что община не только выжила, но и сохранила отпечаток человечности, не скатилась в стадо, пусть и словосочетание «выживает сильнейший» было применимо и для нас.
Но главным виновником успеха поселения является не Асобист, ни Видок со своими ребятами, ни ремесленники, а тот, кого прозвали ТриА. Сан Саныч Алешкевич просто гений сельского хозяйства. Он уже возродил три сорта картошки, которые узнает по внешним признакам, для нас же ничего отличительного усмотреть не получается. Казалось – картошка как картошка, а нет тебе, сорта, кислотности почв, дозы удобрений и много других заморочек. Самым урожайным в общине стал сорт «Лукашенко» по фамилии президента некогда соседнего союзного государства. У нас уже есть крахмал, мы уже перенасытились капустой и свеклой. Свиноферма, курятники, кроличья ферма – все есть и даже на продажу. С пшеницей сложно, но ячмень зреет.
Современную жизнь людям есть с чем сравнивать. Было время, охотились и на собак, причем, охота была обоюдная, и человек далеко не всегда выходил победителем. Когда и крыс выискивали, тогда в городе исчезли все голуби, а кошки затаились. Все было, доходило и до каннибализма, но этих тварей в общество так и не приняли, даже сейчас, когда приходят и божатся, что больше никогда. Их научились вычислять по внешним признакам, манере держаться, взгляду. Один раз преступил через человечность, разрушил стену морали, все, ты не человек. Может это и жестоко, но, по словам Асобиста, мы не потеряем, если таких людоедов не будет в нашей общине, это либо слабые люди, либо беспринципные, которые будут раздражающим фактором для всего социума.
Вся почти четырех километровая в длину и два в ширину база была окружена трехметровым забором с колючей проволокой, на территории была тяжелая хозяйственная техника, которая, дополнительно укрепленная стальными листами уже дважды участвовала в боевых действиях. Была и тяжелая военная техника – четыре танка, 2 БМД, шесть стареньких БТР, оборудованные крупнокалиберными пулеметами и минометами двенадцать пикапов, три машины «медведь - М». Самым же чудом, вундервафлей, которая еще никогда не использовалось и держалась в тайне – три ударных беспилотника «Охотник -2» - самая последняя разработка до катастрофы. БПЛА обладали, при всех множественных недосягаемых ранее характеристиках, еще и искусственным интеллектом, позволяющим обходится при заданных параметрах без оператора.
- Да ну на… Хрен возьмёшь нас! – сказал в голос я, подводя итог своим размышлениям, уже находясь в своей комнате.
Слова произнесены вслух, чем была нарушена тишина, установившаяся после того, как рядом со мной, на единственное кресло в аскетично обставленном жилом боксе, присела моя зазноба - Инга. Она молча смотрела на меня, а я, как это уже стало привычным, старался отвлечься от этого прожигающего меня взгляда, чтобы не утонуть в нем, не стать слабым, не потерять рассудок. И только мысли о выживаемости нашего поселения могли по своему эмоциональному накалу хоть как-то сравниться с тем ураганом, который бушевал во мне от одного взгляда этой женщины.