Выбрать главу

– Умри, тварь! – закричал ребенок и дернул за шнур, спрятанный за букетом.

Когда Шонэс поднялся в зал, раздался хлопок, и в ресторане воцарился хаос. Все бежали к выходу, а кто-то пытался помочь женщине, охваченной зеленым огнем. Яркое пламя поглотило ее с ног до головы, а она билась в агонии на полу, извивалась и кричала.

– Ма… – обронил Шонэс. Шок сковал его, он ничего не понимал. Это просто не могла быть она, это был кто-то другой. Но почему же она смотрела в его сторону, а в ее вопле он слышал свое имя. – Мама! – крикнул он и бросился к Джене, но тут же сзади на него навалился Аарон. – Пусти! – Шонэс вырывался из захвата лучшего друга, но Роусэ был сильнее.

– Это зеленое пламя – хростан, – сказал он. – Подойдешь слишком близко, и оно перекинется на тебя. Его не потушить, пока от тебя не останется только прах.

Стоило об этом сказать Аарону, как несколько человек, бросившихся на помощь Джене, сами вспыхнули.

– Помогите! – крикнул кто-то из толпы.

– Отойдите от огня!

К пылающим людям подбежал официант и окатили несчастных пеной огнетушителя. Однако огонь испарил ее и, будто разъяренный зверь, полыхнул в сторону незадачливого спасателя.

– Выводите отсюда всех!

– Где Регул Протекта?!

Стадания Джены не прекращались. Пламя слизывало плоть кусочек за кусочком, медленно подбираясь к костям. Глаза уже давно испарились, губы выгорели, оголив зубы. Ее вопль перебивал радостные песнопения и музыку праздника, исказил их проклятым гулом. Крик материнской агонии навечно застыл в памяти Шонэса. Он затих, когда выгорели легкие и гортань, судорожные катания по полу прекратились, и огонь доедал лишь кости.

– Мама-а-а!

Глава 8

Адель глядела на дно бокала, в котором взбалтывала последние капли вина, и все больше погружалась в горькие мысли. История Шонэса о смерти мамы тронула чувства, запертые в глубине израненного сердца. Ненависть, тоска, любовь, страх – эмоции перемежались, перемешивались, путали мысли, обращали ее то к одним воспоминаниям, то к другим. Она раз за разом прокручивала в голове сцены прошлого, меняла в них диалоги, реакции участников. Властвовал над всем бардаком в голове вопрос «А что, если?». Что если бы отец не поступил так, а она ответила иначе. Что если бы мать Адель не боялась мужа. Что если бы девушка не ушла из дома в семнадцать лет. Что если бы нашла в себе силы поговорить с родителями, простить их. Что если бы не связалась с плохой компанией. Что если бы несколько дней назад она покончила с собой, как и планировала.

Сначала она выпивала, чтобы развеселиться. Принимала наркотики, чтобы расслабиться и взбодриться после веселья. А затем увязла в ненависти к себе, в бесконечных терзаниях о прошлом, которое не изменить, о будущем, что еще не наступило и, возможно, никогда не наступит, о настоящем, где она беспомощна и слаба. Алкогольный и наркотический яды туманили ее разум и размывали мучительный калейдоскоп образов, разрушали изнутри, погружая во все большее отчаяние и насилие над собой. Ей не хватило духу, чтобы совершить самоубийство, а потому в скором конце света она увидела возможность легко и ярко проститься с отравленной, никчемной, бессмысленной жизнью.

Она все больше тонула в бесконечном омуте самоуничижения, погружаясь в темные воды боли и страха, пока в реальном мире не раздался хлопок.

Машинист не успел даже осознать, что произошло. Черное копье пушечным выстрелом взорвало его череп, словно кровавый пузырь. Раскаленный снаряд оглушительно пронесся сквозь вагон, обдав всех волной жгучего воздуха. Одного несчастного солдата разорвало пополам, и куски его тела разметало в стороны, а кровь оставила багровый шлейф на стенах и потолке. Дина и Катю повалила на пол охрана, Адель, крепко выругавшись, перемахнула за барную стойку.

– Вот дерьмо! – чертыхнулся Дин. – Они нашли нас!

Шонэс, вырвавшись из-под опеки телохранителей, забежал в кабину машиниста. Осколки костей в кровавом месиве медленно стекали на залитый кровью пол. Багровая лужа ширилась из-за фонтана, что толчками прорывался из шеи. Свет прожектора успел выхватить из тьмы силуэт механического великана, и Шонэс тут же обернулся.