Женщина поморщила лоб, словно сопротивляясь нежеланию говорить, и выпрямилась. Она посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что не найдется случайного слушателя их беседы. Высказаться предстояло о вещах политической важности.
– Созыв Совета Света и проекты, которые, в частности, вы предлагаете, – ответила Джена, указав на стопку бумаг на коленях наставника. – Вот, что меня беспокоит.
– И я не испытываю удовлетворения происходящим, – огорчившись, ответил Воуро. Во взгляде его искусственных глаз все еще читалось выражение заботы, тепло и безмерная доброта. Джену обволакивало чувство безмятежности и защиты. Они были неестественные, словно какая-то сила внушала их против воли.
– Правда? – недоверчиво произнесла Джена. – А мне показалось, что до моего замечания, вы были спокойны.
Воуро понимающе кивнул и поправил алый галстук. Он посмотрел в окно, и на него накатили образы прошлого.
– Жизнью я был научен сохранять хладнокровие и ясность мыслей в неоднозначности политики Сообщества. Например, лицо мое невозмутимо. Но нутро рвется на части. Прилично долго меня мучал ужас того, что мы не сможем утаивать Истину вечно. Рискну предположить, что и вы сейчас страдаете так же, – проницательно произнес Воуро.
Господин Дантэ, вне всякого сомнения, обладал талантом умелого политика. Его ловкая риторика, владение лицедейством и жестами открывали широкий набор манипулятивных приемов. Воуро легко завоевывал уважение не только среди взрослых, он оставался не менее способным педагогом, что помогало ему добиваться расположения детей. Он с невероятной быстротой обзаводился друзьями в любых социальных кругах. Джена много лет знала господина Дантэ. Можно сказать, он был для нее большим отцом, чем родной. В общении Воуро балансировал между образами учителя и политика. Он давал высказаться собеседнику лишь за тем, чтобы дать ему чувство свободы, которым овладевал. Сейчас впервые она слышала покаяние, которым он так открыто делился с ней. И не верила ему.
С годами Джена осознала, как ловко умеет лгать этот с виду добродушный человек. Она смотрела сквозь его маски: добрая улыбка, грустный взгляд, искреннее удивление. Джена ясно видела, как он склоняет окружающих к своей точке зрения. Теперь она старалась не смотреть ему в глаза. Даже в их искусственной сути было не меньше дурманящего разум яда, чем в его словах. Она глянула в окно.
– Скверно ощущать себя великим лжецом, – безутешно произнесла Джена. По ее спине пробежал неприятный холодок. – Особенно в глазах близких.
– Однако же это было необходимо, – возразил Воуро. – Во имя их благополучия и дальнейшего процветания Сообщества Света, как коммуны разума и добра.
– Только фундамент из лжи, который может рухнуть, грозит нам еще большими бедами, – протестовала Таитэ. – Развал Сообщества, откат некоторых миров на века в развитии: к отмершим, менее развитым формам общественного устройства.
– Спешу не согласиться. В фундамент Сообщества заложено куда больше, чем исключительно зловещие тайны. И так ли они зловещи?
– Я прожила достаточно, чтобы дать оценку деятельности Разведкорпуса и расширению Сообщества теми методами, которые приняты. – Она хмуро зыркнула на Воуро. Господин Дантэ был невозмутим.
– Мы порой презрительно отвергаем достижения предков и увлеченно возвеличиваем их спорные решения и провалы. Издалека их время видится иным. Саакхель не закладывал идею военной организации в суть Разведкорпуса, но объективно осознавал, что защищать ученых и просветителей придется. Некоторым культурам и цивилизациям, существующим в тиранических и недоразвитых экономических системах, предложение мира, в котором нет места неравенству и невежеству большинства – неприемлемо. Диктатура эксплуататоров без боя власть не отдает. – Воуро грустно покачал головой. – Многие считают, что жадность, агрессия – суть есть природная черта разумных созданий, которую не вычистить из их нутра никогда. Есть мнение, что война – продолжение естественной борьбы за выживание, суть развившегося до общественного движения инстинкта. Как бы не хотели мы иного чаще приходилось вышибать клин клином. Доказывать силой свою истину.