Силла глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Слова Дирэна заставили ее оцепенеть от страха. Они изливались леденящим кровь откровением, переполненным болезненными воспоминаниями и образами.
– Флот Верджила пропал. Мне сообщили утром. Звезда, к которой они прыгнули, исчезла.
– То есть? – Дирэн присел.
Силла откинула голову, глубоко вдохнув и сдерживая накатывающие слезы.
– Они все расщепились на атомы в одном конце космоса и не сформировались – в другом.
– Соболезную. Когда ты скажешь детям?
– Сама не знаю, – пожала плечами Силла. Она устроилась рядом с другом. – И часто ты пугал Джену своими байками с экспедиций?
– Я… не хотел с ней делиться, – увильнул Дирэн. – И сейчас не сказал, что все вспомнил. Она пережила не меньше, стараясь поддерживать меня после экспедиций.
Силла понимающе кивнула.
– Мне это знакомо. С Верджилом тоже так было. И я до сих пор помню пустоту в его глазах, за которой он скрывал какую-то одержимость войной. Ты-то ушел из корпуса, а он нет. У тебя… сейчас такой же взгляд.
Дирэн вздохнул.
– Если Дерус атаковал, он не остановится, пока все не поглотит Тьма, – проговорил он так, словно оправдывался за то, чего еще не совершил. – Тебе сказали, когда за мной прилетят?
– Сегодня. Пожалуйста, не делай глупостей, – попросила Силла и поднялась. Она не оборачивалась к нему, чтобы он не заметил ее слез. – А если решишь поступить, как мой глупый муж, будь готов разбить Джене сердце. Ты же знаешь, какая она хрупкая.
– Силла, я…
– Я знаю, Дирэн. Он тоже сказал, что должен. Если каждый воин Саакхеля откажется, мы проиграем. Прости за вторжение. Не надо меня провожать.
Дирэн так и остался на качелях, вновь наедине с собой. Вишневое дерево шелестело листвой. Дирэн качнул головой.
– Как я не люблю, когда ты права, Силла.
Шонэс многое узнал из прошедших уроков, а кое-что повторил из уже полученный дома знаний. На занятиях словесности и письменности мальчик закрепил технику чтения и каллиграфии. Поначалу ему показалось неудобным писать школьными чернилами и пером, которые отличались большей мягкостью от домашних. Линии получались жирными, неаккуратными и с недопустимыми кляксами. Шонэс с упорством осваивал письмо и, как только его рука привыкла к мягкому перу, каллиграфия стала излюбленным предметом. Мальчик с большим интересом узнал, что свое имя может написать пятнадцатью способами, а на одном из древних диалектов Верума оно означает «Первый». Он восхищался гибкостью и многообразием родного языка, его бесконечной выразительностью, историей в сотни тысяч лет и тем, что верумская письменность – подарок Великого Духа Даримана. На уроке биологии Шонэс понял, что большая часть жителей Сообщества – гуманоидные, прямоходящие расы, способные общаться на едином языке. Большинство учеников уловили в этом какую-то подозрительную закономерность. Иногда, когда учитель что-то рассказывал у доски, Шонэс погружался в учебник. Оттуда он черпал знания о непостижимой численности тех или иных видов, мест их расселения и длительности жизни. Там же маленький Таитэ выяснил, что верумцы – одна из тридцати известных на данный момент рас-долгожителей. Он без тени сомнения попросил учителя рассказать о них подробней. Преподаватель охотно пояснил, что это разумные существа, чей жизненный цикл превышает срок в тысячу лет. Отдельно учитель подчеркнул, что даже при нынешнем уровне медицины немногие расы живут больше тысячи лет. Хоть верумцы и доживают до двух тысяч лет, они все же стареют.
Пытливый ум мальчика волновали все новые вопросы, и он не сдерживал себя в их оглашении: а почему они так долго живут; не обижаются ли другие существа на них; сколько еще он будет таким маленьким, если долгожители стареют медленно? Учитель по-доброму улыбался и все подробно разъяснял любознательному школьнику. На вопрос о росте долгожителей – рассказал, что представители таких рас активно растут до восемнадцати стандартных лет, после чего наступает период биологического застоя. Лишь вопрос о численности долгожителей учитель тактично пропустил. Природа обладала жестоким, но от того эффективным средством контроля рождаемости организмов, не страшащихся быстрого старения. Перинатальная смертность среди долгожителей во много раз превышала аналогичные показатели у прочих видов. Больше половины семей Верума либо имели приемных детей, либо матери погибали при родах, а в редких случаях увядали через несколько лет после них. Младенцы буквально могли забрать молодость роженицы. Об этом в начальных классах не рассказывали, поэтому учитель пресек поток вопросов Шонэса, напомнив, что у них несколько другая тема занятия.