– Не надо, не надо, не поступай так с нами, – все твердила и твердила она. Джена понимала, что отпустить любимого сейчас – бросить его в лапы смерти.
– Джена, – он медленно, через силу разжимал ее руки. – Посмотри на меня, посмотри мне в глаза.
Она все еще качала головой, уткнувшись лицом ему грудь. Но, когда Дирэн взял обе ее ладони в свои и поцеловал, Джена подняла взгляд. Муж улыбался ей такой светлой, такой доброй и такой натянуто-фальшивой улыбкой, какой одаривают, осознавая тщетность попыток унять горе утраты.
– Когда родились Ринэс и Шонэс, я понял, что моя жизнь больше ничего не значит. С того самого момента она всецело принадлежала им. И сейчас... я ухожу, чтобы защитить наш дом. Чтобы эти порождения Тьмы никогда не сотворили здесь то же, что на Карнаке.
Он поцеловал ее. Сделал это точно, как в первый раз. Они сидели на красной черепичной крыше здания, выполненного в традиционном стиле пагоды. Должен был начаться фейерверк, но погода резко испортилась, и пошел дождь такой плотный, что весь город превратился в серое пятно. Яркие огни становились размытыми каплями на почерневшем горизонте. Дирэн согрел ее объятием, а затем и поцелуем. Их первым поцелуем. Образ чистой любви и счастья, развеялся так же, как прервался поцелуй. Он оказался непростительно мимолетным.
Джена упала на колени, совершенно обессиленная, опустошенная и раздавленная. Все вокруг уже не имело никакого смысла, она ничего не ощущала, не слышала и не видела – стала пустой оболочкой прежней себя. Дирэн держал ее за руку до самого конца и, как только он разжал пальцы, их отделила пропасть.
Часть правого борта черного корабля отъехала в сторону. Из-под крыльев вырывались мощные порывы ветра. Весь салон занимали добровольцы, тиснившие друг друга на узеньких лавочках. Несколько расположились на полу. Всего их было около тридцати. Среди молчаливых людей Дирэн встретил знакомые лица таких же воинов-саакхелитов. Мужчина поднялся на борт и ухватился за ручку под потолком. За ним на борт взошли люди в масках. Они что-то сказали пилотам, и корабль начал взлет. Дирэн посмотрел на супругу, сидевшую у крыльца. Шонэс обнимал маму и успокаивал ее, а Ринэс взглядом провожал черный корабль, уносящийся в будто бы вспыхнувшее пламенем небо.
– Прощайте… – выдавил Дирэн, зажмурившись. Его сердце разорвало на части от осознания той боли, что он причинил своей семье.
Глава 5
Глава 5
Шонэс сгорбился над склизкой, черной жижей, что стекала в слив раковины. С губ тянулись тоненькие ниточки желчи и крови. Его мышцы налились свинцом, суставы скрипели, как у больного старика. Стены крохотного помещения облепили кабели и трубопроводы, покрытые датчиками давления и вентилями. Сталь, словно внутренности чудовища слабо гудела и сочилась влагой. Рослый и широкоплечий иномирянин еле помещался в крохотном гальюне, будто великан, проглоченный железной рыбой.
Шонэс плеснул на лицо прохладной воды, и уперся руками в края раковины. Череп трещал в висках, и жар от левой руки накатывал лихорадкой по всему телу. Таким слабым он чувствовал себя уже сто лет, со времен второй мировой войны. Иномирянин вздохнул, прогоняя горькие воспоминания о прошлом, и посмотрел на себя в зеркало. Усталое лицо с недельной щетиной все-таки напомнило ему о первых днях пребывания на Земле. С тех пор, как его ранил проклятый, чувство свинцовой тяжести только усилилось. Спазм закрутил желудок в узел, и горечь подкатила к горлу. Шонэса вновь стошнило багровым, склизким комком.
– Дерьмо, – выдавил он и сел на крышку корабельного туалета. – Соберись, чтоб тебя, – проворчал Таитэ, глянув на левую руку. Даже под бинтовой повязкой было видно, как она разбухла.
Шонэс поморщился и с неохотой начал разматывать бинты. Виток за витком он думал, как долго ему осталось. Катя предлагала ампутировать предплечье, и Шонэс охотно согласился, только ни одна из пил хирургического арсенала девушки, не справилась. Необходимо доставить землян к новому убежищу, а там уже думать, что делать с проклятьем. Вспоминая попытки отсечения руки, Таитэ сжал в кулак когтистую лапу. Кожа давно покрылась чешуйками черного камня, словно броня мифического существа. Сегменты продолговатой формы, испещренные узорами, колыхались и хрустели в такт дыханию Шонэса. Базальтовая оболочка была жива. Вместо шрама, что тянулся от кисти до локтя, чешуйки огибали круглые борозды. В них кипела кровь, которая не выливалась за края каменных границ. Сквозь лопающиеся пузыри до ушей Шонэса доносились потусторонние голоса, которые слышал только он.