С наступлением длинного перерыва, предназначенного для обеда, юноша направился в корпус технологического факультета, на кафедру астроинженерии. Аудитории и мастерские его располагались на верхних этажах университета.
Шонэс всегда любовался залами университета, ведь каждый факультет отличался неповторимым стилем. Например, его родной медицинский – сочетанием неоготики и плавностью форм в природных мотивах священного мира Терго. В это же время технологический следовал современным веяниям интерьерного стиля. Коридоры походили больше на выставочные залы музея, чем на помещения учебной части. Белые колонны в виде столбов из множества кубов, что скручивались в спираль, ярко контрастировали на фоне чернокаменных стен. Пирамидальные светильники вращались под высоким потолком, переливаясь мягкими оттенками желтого, которые бликовали на базальте. Стены испещрили десятки линий, чертежей, графиков, составляющих стильный изобразительный ансамбль. Углы и строгие формы властвовали во всем: спиральных лестницах, панорамных окнах, прямоугольных арках. Интересной деталью были и ниши, куда обычно устанавливали бюсты великих деятелей науки и культуры. На технологическом же факультете там увековечили реплики механизмов и изобретений, что переломили привычные некогда устои инженерной науки. Узлы и детали гордо блистали отполированным металлом. Кое-где висели голопортреты, изображение которых будто бы утопало в стене, создавая дополнительный объем. В них воспроизводился акт инженерного созидания, где ученые разрабатывали какой-нибудь прибор. Любопытно, что даже на картинах художники больше акцентировали внимание не на изобретателях, а на их творениях. Рядом с голэкранами находились портреты инженеров и рабочих. Во всем одинаково демонстрировался, как творческая суть Левиара, так и его черта великого ученого-инженера.
За стенами из обсидиановых плит почти неслышно работали вентиляционные системы, через которые циркулировал воздух мастерских. Жилы факультета втягивали вредные выбросы и производственную пыль, чтобы вокруг всегда было свежо и легко дышалось. Их шум не перебивали голоса многочисленных студентов-инженеров, облаченных в черные балахоны с оранжевой вышивкой. Будущие светила инженерной науки гордились своей формой, ведь именно эти цвета считались символом Бога-кузнеца – Великого Духа Левиара. Интересно, что и представители областей искусства также придерживались такой цветовой гармонии в одежде, ведь Левиар покровительствовал не только изобретателям, но и ремесленникам материально-духовной культуры.
Шонэс открыл хромированную дверь мастерской. Здесь студенты изготавливали детали и узлы для своих будущих изобретений. В сравнительно небольшой комнате располагались пять универсальных металлообрабатывающих лазерных станка, четыре – по обеим сторонам от входа и один в самой глубине помещения, прямо напротив высокого окна. Между собой их отделяли пылеулавливающие ширмы оранжевого цвета, колыхаемые слабым ветерком вытяжной вентиляции. Высокие стеллажи с заготовками, инструментами и деталями ровными рядами стояли у стальных, отполированных до блеска стен. У каждого рабочего места царил безупречный порядок: никаких масленых пятен или следов металлической стружки, ни пылинки, ни оставленных инструментов. Студенты с тем же трепетом, что к порядку и чистоте, относились к содержанию станков. Все они выглядели так, будто только что сошли с линии сборки, блестели зажимными цилиндрами, механодендритами, магнитными держателями и фокусирующими линзами лазеров. За тем самым станком, что стоял у окна в глубине мастерской, позабыв про все на свете, трудилась Астрея.
Девушка была облачена в скафандр Эльхира, названного в честь ученого-медика, который изобрел его. В народе же исцеляющее одеяние прозвали платьем скорби.
Защитный костюм создали специально для проклятых, чтобы насколько возможно облегчить страдания умирающего тела. По всей поверхности его непроницаемой ткани располагались микроиглы и электроды, через которые с определенным период времени вводились лекарства, подавались слабые разряды тока для стимуляции мышц, проводилась тепловая энергия для разогрева крови и органов. Костюм даже регулировал ритмы сна, оберегая мозг от кошмаров и бессонницы. Но скафандр помогал сохранить здоровье не только увядающему телу проклятого, но и защищал окружающих от рвущихся наружу сил Тьмы. Отравляя окружение, причиняя боль близким, проклятые облегчали собственные страдания, однако не отдаляли смерть. Жестокое наказание для добрых людей, которые становились изгоями, обвиняемые в намеренном причинении вреда. Хотя уже доказано, что проклятые не контролировали процесс, отвращение к ним также вызывала порча Тьмы. Проклятье питалось горем, подпитывало ненависть к миру, отвращение к жизни, где все благодушны и участливы к тебе ровно до тех пор, пока проклятье не сломит и их волю. Оно отравляло душу очернением всего самого светлого и прекрасного, что могут подарить люди. Любовь и счастье для проклятых теряли всякий смысл и ценность. Многие меченные кончали жизнь самоубийством, не в силах сопротивляться опостылившей реальности, где есть только боль и предательство.