По окончанию созыва Джена не стала ехать домой кратчайшим путем. Обычно, она выбирала маршрут подлиннее, чтобы прогуляться по улицам столицы, в движении опустошить голову от лишней мыслительной шелухи. Ее все не отпускала легкая дрожь, хотя с момента ее доклада прошло уже достаточно времени, чтобы успокоиться. Осколок страха точечно пощипывал нервы. Последние годы Джена требовала от себя слишком много, отчего уставала куда быстрее, и часто это замечал даже Шонэс. Поддержка сына спасала ее от нервного истощения, и она хотела бы отблагодарить в ответ нежными объятиями, материнским поцелуем, но все еще боялась. Удивительно, как детские фобии и спустя столетия продолжали расшатывать самообладание женщины. И тем поразительней, как она столь долго и упорно с ними боролась. Если раньше Джена принципиально избегала людных мест, теперь же напротив старалась как можно чаще окунаться в повседневную суету города.
На монорельсе она проезжала недалеко от монумента воинов первой волны на западной окраине Майро. Круглое плато в несколько тысяч гектар покрывала зелень, завезенная из других миров. Свет плескался искорками на цветах и траве благодаря специальному лаку, которым поливали растения, чтобы сохранить их инородность под лучами Линара. Считалось, что только такая флора встречает усопших в загробном мире Ная. Белесой рябью по плато были рассыпаны столбики надгробий. Десятки тысяч, по одному на каждого уроженца Верума, призванных в первой волне Люмин Милитарис. Золотом в них высекали скорбные, прощальные слова, а, желая поговорить с усопшим, зажигали тонкие, словно соломинки, свечи. Волонтеры ответственно следили за порядком и чистотой на кладбище. Если родственники длительное время не посещали усопших, свечи зажигали гражданские добровольцы, а надгробные камни очищали от грязи. В солнечные дни каждый надгробный камень отливал молочным светом, отчего с высоты птичьего полета монумент напоминал белоснежное озеро, на дне коего покоились тысячи уроженцев Верума.
Внушительные пространства кладбища пересекали сотни аллей, вымощенные черным мрамором. Лучи их сходились у круглого монумента, который установили спустя год после начала войны в честь первых боевых частей Люмин Милитарис. Это был кенотаф, больше походивший на многоэтажную башню, возвышался над базальтовой плитой величественным памятником. По обе стороны его над всеми нависали скульптуры воинов Света, почтительно склонившие колени в честь погибших братьев и сестер. Чтобы подняться к мемориалу, необходимо было преодолеть путь в сотню ступеней. Наверху кенотаф окружали россыпи цветов и чаши со свечами по одной на каждого падшего воина Верума. По полудню проводились памятные службы и аромат свечей сливался с молитвенными песнями в единый ансамбль скорби.
Джена не посещала кладбище и монумент, с тех пор как впервые увидела там надгробие Дирэна. Женщина отказывалась верить, что муж погиб, тело так и не нашли. Она не говорила о нем, как о погибшем, отсекала всякие мысли об этом. С тех пор, как глава семьи Таитэ пропал, она перестала молиться. Никто не услышал ее, когда Дирэна забрали. Никто не внял мольбам о спасении мужа, когда она узнала, что его полк вступил в бой. Никто не дал ответов, когда пришло письмо о его пропаже. Ни слезы, ни молитвы не дали избавления от боли израненного сердца. А потом боль сменила холодная прагматика. Горе не приближало конец войны, только усердная работа. Джена бросила молитвы, попытки докричаться до глухих Богов. Если воины сражались с врагом лицом к лицу, она хотела обеспечить их всем необходимым, используя политическую власть, связи и инженерные навыки.
Джена вышла на проспекте четырех стихий, где в любое время суток бурлила городская суета. Здесь располагались здания госучреждений, и всюду сновали белые воротнички. Недалеко находились театр и кинотеатр, куда часто наведывалась разношерстная публика. Несколько музеев перемежались с множеством кафе и ресторанов. От того насыщенную местами для досуга улицу облюбовала молодежь. Одни приходили, чтобы отдохнуть и перекусить, другие – чтобы провести время за общественными работами. Широкий проспект, уходящий за горизонт, обрамляли белые здания в стиле ар-деко. Их примыкающие друг к другу фасады сливались в единую, титаническую композицию сплошных стен по обе стороны проспекта. В обширные дворы с парками, детскими и спортивными площадками вели арки высотой в сотни метров, встречающиеся с равными промежутками вдоль проспекта. Стройные колонны авиатранспорта отбрасывали на землю пунктирные тени, скользящие по головам прохожих. Из мест общепита доносилась умиротворяющая музыка, а с голоэкранов вещали дикторы новостей. Изредка их прерывали чтения классических стихотворений признанными деятелями культуры. Окончание улицы примыкало к смотровой площадке, откуда с высоты открывались впечатляющие виды на пригород Майро.