– Сначала нужно проверить второе преступление и убедиться, что оно произошло на самом деле. В первом случае вполне возможно, что мы имеем дело с необычным совпадением. Желтая блузка и даже родинка еще ни о чем не говорят. Иногда бывают невероятные совпадения, хотя я обычно не верю в подобные случайности.
– И я не верю, – вздохнул Оленев.
– Значит, нужно убедиться, что второй случай убийства произошел на самом деле. И только тогда мы можем твердо знать, что убийца и автор этих опусов – одно и то же лицо. Только в этом случае.
– Как вы будете проверять?
– Это моя проблема. Вы можете показать мне копию четвертого письма, которая у вас осталась?
– Конечно. Теперь мы сделали сразу несколько копий. Боимся, чтобы и их не украли. Но держим в разных местах.
– Значит, у нас два вопроса. Пейте чай, Валерий Петрович, он здесь достаточно приятный. Первый – кто автор этих рукописей? И второй – кто их украл? А украсть их мог кто-то из ваших сотрудников. Отсюда можно сделать очень неприятный вывод. Возможно, кто-то из сотрудников вашего издательства имеет негласные контакты с этим маньяком. Кто мог знать о том, что вы собираетесь переслать рукописи в научно-исследовательский институт, к знакомому криминалисту, другу Светлякова?
– Все. Мы обсуждали это на общем собрании издательства. Как раз вечером. А утром они пропали. Нина Константиновна не смогла их найти. И сразу начала звонить Феодосию Эдмундовичу. Он приехал и тоже ничего не нашел. Потом приехали Светляков и Передергин. Вызвали всех редакторов, всех сотрудников издательства, даже Сидорину позвонили. Но ничего не смогли обнаружить. Сундукова чуть не плакала, она показывала, куда именно положила ночью все пять конвертов, которых теперь уже не было. А чай действительно вкусный.
– Я же вам говорил. Значит, у вас работают тринадцать человек. Двенадцать святых и один предатель. И вам нужно вычислить, кто из сотрудников может оказаться этим «Иудой».
– Да, – кивнул Оленев, – хотя я полагаю, что несколько человек мы можем исключить из этого списка…
– Например?
– Марина Сундукова. Это ведь она отправилась в Саратов и обнаружила ужасающие совпадения с рукописью.
– Наоборот. Я бы считал ее основной подозреваемой. Ведь убийце важно было дать о себе знать. И он мог сообщить о себе вот таким необычным способом. Почему убийство произошло именно там, куда поехала Сундукова? Может, совпадение, а может, и нет. Возможно, все было подстроено заранее, и она должна была обратить ваше внимание на такие подробности.
– Но это невероятно, – взмахнул руками Валерий Петрович, – я знаю ее много лет. Откуда у нее могут быть подобные связи? Нет, это невозможно.
– Во всяком случае, ее нельзя убирать из списка подозреваемых. Кого еще вы хотите убрать?
– Феодосия Эдмундовича. Ему почти восемьдесят. Он известный ученый, уважаемый человек. В его возрасте подобные «фокусы» просто не нужны.
– А может, наоборот? Последний шанс продемонстрировать свою проницательность. Может, он решил сам разобраться со стилистикой письма этого автора. Он ведь столько лет работал в Институте мировой литературы. И является самым крупным специалистом по рукописям Шолохова. Я читал о нем статью в «Комсомольской правде».
– Верно. Но это совсем иное. Рукописи Шолохова и измышления этого маньяка. Совсем разные уровни.
– Но он может выдать свое заключение по стилистике рукописей. Определить, кто именно их писал и тип мышления автора.
– Возможно, я с вами соглашусь. Но зачем это делать тайком от нас?
– Вы же сами сказали, что ему уже под восемьдесят. В таком возрасте люди хотят использовать каждый предоставленный им шанс. Я же не утверждаю, что он убийца. Но он вполне мог забрать эти рукописи. Для этого его возраст – не помеха. Кто еще должен исчезнуть из списка подозреваемых?
– Юрий Михайлович Светляков. Это ведь он договорился с криминалистом о проверке рукописей.
– И опять это не доказательство. Он договаривался о проверке рукописей, прекрасно зная, что они никогда не попадут в институт, так как именно он собирался их изъять. Разве такой вариант кажется слишком надуманным?
– Это невозможно, – чуть не поперхнулся Оленев. – Юрий Михайлович – известный прозаик, он член Комиссии по культуре при Президенте страны.
– Насколько я помню, в России в тюрьме сидел даже вице-президент и спикер парламента. Или вы считаете, что их должности ниже по рангу, чем общественная должность Светлякова? Могу только добавить, что в Азербайджане в тюрьме успели побывать два премьер-министра, я уже не говорю про Украину, Грузию или Казахстан. Большая должность никогда не являлась гарантией порядочности. Разве вы считаете иначе?
– Но не в случае с Юрием Михайловичем, – возразил Оленев.
– Судя по его книгам, он достаточно порядочный человек. Мы с ним несколько раз виделись на разных приемах, и мне импонируют его взгляды, мысли, статьи, книги. Но я уже давно привык вообще не доверять писателям, – признался Дронго.
– Почему? – удивился Валерий Петрович. – У вас фобия на писателей? Почему вы их не любите?
– Я не сказал, что не люблю. Я сказал, что не доверяю. Их книги часто не соответствуют внутреннему миру самих авторов. Один из самых блестящих стилистов, который так изумительно написал о любви, был Марсель Пруст. Для меня он был просто образцом писателя. При этом я знал о его нетрадиционной сексуальной ориентации. Я человек достаточно широких взглядов, и среди моих знакомых есть люди любой ориентации, это их право и их личный выбор. Но когда я узнал, что он любил издеваться над мышами и крысами, наблюдая, как из их ран, которые он наносил им остро заточенным стилетом или крупными швейными иглами, вытекает кровь, я просто начал испытывать к нему отвращение. А позже узнал, что он показывал своим любовникам фотографию своей обнаженной матери. И он для меня как писатель перестал существовать. Я понимаю, что в вашем издательстве, возможно, нет любителей мучить мышей, но воспоминание о Прусте все еще меня угнетает.
– Вы образованный человек, – вставил Оленев, – но это как раз тот самый случай, когда «знание умножает скорбь».
– Согласен. Итак, трое. Кто еще?
– Я полагал, что меня можно исключить, – грустно заметил Валерий Петрович, – но после ваших слов я думаю, что вы не сделаете исключение и для меня. Очевидно, я тоже мог оказаться в числе подозреваемых лиц, укравших эти рукописи. А потом, чтобы скрыть этот позорный факт, я решил установить контакт именно с вами, чтобы гарантировать свое алиби. Так, кажется, говорят юристы.
– Вы можете писать детективные истории, – кивнул Дронго, – браво. Значит, исключать никого нельзя. Тринадцать человек в издательстве. Если сумеем вычислить возможного вора, то не исключено, что выйдем и на вашего автора.
– Да. Поэтому я к вам и обратился. Если бы вы могли нам помочь! Я знаю, что вы частный эксперт и не обязаны нам помогать. И понимаю, что вы будете тратить на нас свое время. Но нам важно установить, как пропали рукописи и кто их нам отправлял. Мы готовы заключить с вами соглашение и выплатить вам гонорар как нашему юристу.
Дронго загадочно улыбнулся и покачал головой.
– Нет, – сказал он, – я не уверен, что вы сможете выплатить мой обычный гонорар. Но дело достаточно интересное, и я готов вам помогать из чисто профессионального интереса. Разумеется, все остальные расходы я отнесу за ваш счет. Если таковые появятся.
– Мы заранее согласны, – кивнул Оленев, тяжело поднимаясь со своего места. – Когда вы сможете приехать к нам в Переделкино?
– Уже завтра утром. Часам к одиннадцати. Может, вы присядете? У меня к вам еще несколько вопросов.
– Конечно. Я не хотел больше отнимать у вас время.
Оленев снова уселся на стул.
– Всех, кто работает в вашем издательстве, вы знаете давно?
– Всех. Некоторых я знаю по двадцать или тридцать лет. Некоторых меньше. Но достаточно давно, чтобы никого не подозревать. Психопатов среди наших нет, в этом я уверен.
– Я не говорю, что среди ваших сотрудников обязательно прячется маньяк. Вы подумайте и сразу мне не отвечайте. Разве не может быть и такого варианта, когда автор присланных рукописей – кто-то из родственников сотрудников вашего издательства? Возможно, сын, племянник, брат, муж, близкий родственник. В таком случае он решил послать рукопись в издательство, где у него есть знакомый. И попросил своего знакомого или знакомую забрать эти рукописи, когда ему сообщили о возможной проверке, о которой в вашем издательстве могли знать все.