Помимо этих больших вади в каждой области Аравии насчитываются десятки, а то и сотни более мелких и совсем маленьких вади. Каждая система возвышенностей имеет несколько вади, которые разрезают склоны гор или холмов и расходятся от их подошв в разных направлениях. Арабы образно называли такие вади «хвостами ущелий».
В далеком геологическом прошлом на месте нынешних вади протекали многоводные реки и ручьи, питавшие обильную растительность. В наше время русла очень многих вади почти совершенно лишены растительности, для которой нет питания в их каменистом или песчаном грунте. Многие вади, по определению доисламского поэта, «голы, как брюхо осла»{15}. Нередко бесплодное ложе вади ограничено с обеих сторон скалистыми, обрывистыми, иногда совершенно отвесными берегами, что придает им вид мрачных, даже зловещих ущелий, вызывающих у путника жуткое чувство.
Большую часть года вади служили дорогами, и караваны верблюдов оживляли их дикое безмолвие. Для арабов вади представляли более надежные гарантии не сбиться с пути, чем небесные светила. В период дождей вади «оживают», когда по ним проносятся бурные потоки. Конечно, далеко не все вади бесплодны и безжизненны: там, где подпочвенные воды близко подходят к поверхности земли, встречается богатая и довольно разнообразная растительность, в том числе рощи финиковых пальм.
Из печатных трудов европейских путешественников по Западной и Центральной Аравии можно сделать вывод, что многие вади были средоточием земледельческой культуры и значительного скопления оседлого населения. Так, английский путешественник Ч. Доти пишет, что Вади Давасир снабжал финиками кочевников, живших к югу от него. Насаждения финиковых пальм в этом вади тянулись с небольшими перерывами на протяжении трех дней пути на быстроходном верблюде. Вади Давасир, равно как и соседний с ним вади, имел много хороших деревень{16}. Филби сообщает, что в вади Юго-Восточного Неджда имеются поля, засеянные пшеницей и ячменем, и рощи финиковых пальм{17}.
Однако некоторые вади производили на путешественников гнетущее впечатление своей пустынностью и безлюдьем. «В этом вади нет ничего, кроме змей»{18}, — передает Доти слова араба-проводника о Вади Фатима. Еще более безотрадное чувство вызывает вади Сирхан, проходящий по Северной Аравии. «Нам сильно надоел Сирхан, — пишет Лоуренс Аравийский. — Его ландшафт порождал больше безнадежности и тоски, чем все открытые пустыни, через которые мы раньше проходили… Было что-то зловещее и зловредное в этом кишащем змеями Сирхане, изобилующем соленой водой; бесплодными пальмами и кустарником, который не годится ни на корм, ни на топливо»{19}.
Пустыни
Только по незнанию или недоразумению возможно представлять Аравию как сплошную песчано-каменистую пустыню, лишенную воды и растительности, а следовательно, необитаемую. На самом деле значительная часть тех обширных пространств, которые на школьных картах еще до сих пор окрашены в цвет пустыни, — это степи или полупустыни. Аравийские полупустыни при наличии достаточных осадков (то есть в период дождей и некоторое время после него) превращаются в степи. Географические области Аравии, за которыми утвердилось название «пустыни», можно разделить на три вида: 1) дахна, 2) нефуд и 3) харра.
Дахна (что значит «красная», «багряная») занимает огромное пространство, приблизительно 1 млн квадратных километров, простираясь от Неджда до Хадрамаута и Махры и от Йемена до Омана. Это обширное море песка известно под названием Руб ал-хали («пустая четверть»); местные арабы называли его ар-Римал («пески»); его западную часть иногда выделяют под названием ал-Ахкаф (что значит «дюны») или Бахр ас-сафи.
Руб ал-хали, или Великая южная пустыня Аравии, долгое время представлялась в виде особенно страшной и таинственной области. Считалось, что зыбучие или летучие пески непременно засосут или занесут любого безрассудного смельчака, который отважится углубиться в эти необозримые безводные пространства. Даже в XIX веке некоторые арабы (очевидно, полагаясь на легковерие иностранцев) уверяли, что сыпучие пески в ал-Ахкафе способны поглотить целые караваны.
Немецкий путешественник фон Вреде, более ста лет назад положивший начало научному изучению Хадрамаута, сообщил о предательских пропастях в песках Бахр ас-сафи. С лотом, прикрепленным к веревке в 12 метров длиной, он подошел к одному из белых пятен, выделявшихся на песчаной поверхности. «С величайшей предосторожностью, — рассказывает он, — я приблизился к краю, чтобы рассмотреть песок, который оказался мельчайшим порошком, и забросил лот насколько мог дальше; он непрерывно погружался с убывающей быстротой, и через пять минут конец веревки исчез в этой всепоглощающей могиле»{20}.
Однако известно, что арабы-кочевники еще в XIII веке проходили через страшный Руб ал-хали (возможно, следуя по его окраинам), провозя товары из Ирака в приморские города Махры.
Первым европейским исследователем Руб ал-хали был англичанин Бертрам Томас, который зимой 1930/31 года с небольшим отрядом арабов на верблюдах за 58 суток пересек эту пустыню с юга на север, от Дуфара до Катара. Вторым исследователем южноаравийского «песчаного океана» был Филби, обследовавший в январе — марте 1932 года с арабами на верблюдах пустыню, пройдя по ней с севера на юг и с востока на запад.
Рельеф Руб ал-хали разнообразен. Его образуют песчаные холмы и дюны, которые напоминали Б. Томасу то многочисленные мечети с тысячью куполов, то огромные амфитеатры, а некоторые своей изящно округлой формой — девичью грудь. Ветер легко перекатывает сухие песчинки или переносит их в воздухе. Поэтому в некоторых местах создается впечатление, что гребни высоких дюн курятся. Верхний слой песка находится в постоянном движении, вследствие чего следы людей и животных быстро исчезают с поверхности, и даже местные опытные и искусные проводники-следопыты лишены возможности «читать пески». Сильный ветер со свистом и воем поднимает тучи песка, который слепит глаза путника, проникает в уши, нос, засоряет весь багаж.
Растительность и животный мир в Руб ал-хали весьма скудны. Вследствие крайнего недостатка влаги в этой пустыне постоянно могут произрастать только наиболее засухоустойчивые травы и кустарники. Однако достаточно самого маленького зимнего дождя, чтобы мертвая пустыня ожила. Но бездождие может продолжаться семь-восемь лет подряд. Тогда, как пишет Филби, «засуха и голод шествуют по стране с обнаженным мечом пылающего огня»{21}.
Зыбучие пески Руб ал-хали совершенно непроходимы для лошади, и даже верблюд на склонах некоторых дюн проваливается по брюхо. Но наибольшее препятствие порождается отсутствием пресной воды: в очень редких колодцах далеко не всегда можно обнаружить хотя бы солоноватую воду, которую отказывается пить даже крайне неприхотливый верблюд. Страх смерти от жажды, по выражению Филби, «превращает мужчин в женщин»{22}. Но при наличии молочной верблюдицы песчаные пространства Руб ал-хали вполне проходимы; верблюжье молоко восполняет отсутствие воды.
Фантазия арабов населила эту труднодоступную пустыню сказочными джиннами, голоса которых якобы нарушают временами ее безмолвие. Б. Томас слышал такой «голос пустыни» и сравнивает его с пароходной сиреной. Но Руб ал-хали вовсе не так безжизнен и недоступен, как это представляли до недавнего времени. Европейские путешественники обнаружили в нем немало различных растений и животных, особенно в его южной и восточной частях, которые во время дождя превращаются в степи. Даже в наиболее бесплодных районах центральной части Руб ал-хали встречаются лисица, заяц, волк, дикая кошка и песчаная крыса.
На север от Руб ал-хали расположена Дахна (собственное имя), иногда называемая Малый Нефуд. Начавшись к северо-востоку от Джебел Шаммара, она обтекает, подобно широкой песчаной реке, Джебел Тувейк с востока и как бы впадает в песчаное море Руб ал-хали. В Дахне, между песчаными грядами и на холмах, немало травы и низкорослого кустарника. Поэтому в ней находятся излюбленные пастбища местных кочевников. Местные арабы часто пересекают ее пешком, не беря в дорогу ни пищи, ни воды{23}.