Все это мгновенно промелькнуло в уме молодой женщины вместе с той сценой, когда ей сделалось дурно во время чтения письма Василия Васильевича Хрущева, где он упоминал о графине Наталье Федоровне.
«Быть может, не узнает… столько лет…» — мелькнула в её голове последняя надежда.
— Проси, — с дрожью в голосе сказала она лакею, а сама села в кресло у преддиванного стола, спиной к окнам.
Лакей удалился.
Прошла, быть может, одна минута, показавшаяся Екатерине Петровне целою вечностью. Все далекое прошлое, связанное с именем вот сейчас, сейчас имеющей войти в комнату графини, — проносилось в уме молодой женщины.
В дверях гостиной появилась графиня Аракчеева. Екатерина Петровна поднялась и через силу пошла навстречу вошедшей.
— Madam la colonelle Chvostow?[8]
— Our, comtesse![9]
Екатерина Петровна приветливым жестом показала графине на кресло.
— Prenez place, comtesse![10]
Наталья Федоровна медленно подошла к креслу и села. Несколько минут она молчала, пристально вглядываясь в сидевшую против неё молодую женщину.
— Простите… Вы не узнаете меня? — спросила она, после долгой паузы.
— Вас, графиня? — дрогнувшим голосом произнесла Екатерина Петровна. — Я не понимаю.
— Положим, мы не видались столько лет, но так долго были связаны дружбой, которая не забывается, дружбой детства, — продолжала графиня.
Она с первого взгляда, как и Николай Павлович Зарудин, узнала Бахметьеву и это так поразило её, что она позабыла ту тяжелую миссию, с которой она приехала к Хвостовым.
Екатерина Петровна, со своей стороны, напрягала все свои усилия, чтобы побороть охватившее её внутреннее волнение при встрече со своей бывшей подругой, и при этих словах Натальи Федоровны, видимо, забывшей все зло, сделанное ей Бахметьевой и сохранившей в своей памяти лишь светлые черты их отношений в те прошлые далекие годы.
— Вы ошибаетесь, графиня, вы принимаете меня, видимо, за другую, я первый раз имею честь вас видеть, — с трудом, сдавленным голосом произнесла молодая женщина.
— Меня… в первый раз… Но это мистификация. Ведь вы урожденная Бахметьева… Екатерина Петровна.
Смертная бледность покрыла лицо Екатерины Петровны. С минуту она молчала, опустив глаза.
— Вы ошибаетесь, графиня. Я урожденная Белоглазова, меня… зовут… Зоя Никитишна.
— Белоглазова… Зоя Никитишна… — машинально повторила Наталья Федоровна. — В таком случае, простите… я вам верю… более, нежели себе, своим глазам. Он прав, он мог ошибиться, — добавила она про себя.
— Кто он? Зарудин? — вдруг вскрикнула Екатерина Петровна.
Графиня вскинула на неё быстрый, вопросительно недоумевающий взгляд и встала.
— Вы мистифицируете меня. Вы — Катя Бахметьева!
Она узнала голос своей подруги, который с летами несколько изменился, но в момент невольного возгласа в нем явились знакомые ноты.
Екатерины Петровна сидела, как окаменелая: вырвавшийся у неё вопрос о Николае Петровиче Зарудине, вырвавшийся против её воли, при помутившихся от необычайного волнения мыслях, ударил её как обухом по голове.
Ещё мгновение — мысли прояснились, и она с ужасом поняла, что далее отпираться невозможно, что этим нелепым вопросом она выдала себя с головой, что им она уничтожила закравшееся было, как она видела, в голову Натальи Федоровны, хотя и небольшое, но все же сомнение в том, что перед ней сидит её подруга детства — Катя Бахметьева.
Молодая женщина вдруг сорвалась с кресла и упала к ногам Аракчеевой.
Это было так неожиданно быстро, что последняя не успела удержать её.
— Талечка, милая, дорогая Талечка! Прости меня, не выдавай меня! — простонала Екатерина Петровна, силясь обнять ноги Аракчеевой.
Та быстро наклонилась к ней.
— Встань, Катя, встань! Что с тобой. За что прощать? В чем не выдавать?
— Я расскажу тебе все, как на духу, — несколько успокоившись, встала Екатерина Петровна. — Я сама так несчастлива от этого невольного самозванства.
— Самозванства?.. — с удивлением посмотрела на неё графиня.
— Садись… вот сюда, в уголок.
Они сели на маленький диванчик, стоявший в глубине гостиной.
— Слушай!
Екатерина Петровна прерывающимся шепотом стала передавать Наталье Федоровне грустную повесть её злоключений с того момента, когда для всех она сделалась самоубийцей. Она не упустила ни малейших ужасных подробностей и окончила рассказом, как она сделалась женой полковника Хвостова.