Чтобы проверить себя, Сокол попробовал ни за что не держаться и встать, на ноги. Тотчас же он почувствовал, как каюта медленно поворачивается вокруг него. Она качнулась в одну сторону, в другую, остановилась и снова поплыла, пока не оказалась в явно перевернутом положении. Глупая картина! И Ван Лун почему-то стоит вниз головой и, кажется, усмехается лукавыми узкими глазами…
Сокол снова схватился за перила. Казалось, что он с огромной силой повернул вокруг себя всю каюту — и так же решительно остановил ее, когда увидел, что Ван Лун принял нормальное положение, вниз ногами. Так, все правильно!
— Похоже на цирк, — отозвался Ван Лун. — Однако очень печально видеть, как твой товарищ постоянно становится вверх ногами…
— Только с вашей точки зрения, Ван. А с моей — вы ведете себя просто непристойно. Стоит мне на минуту отвести от вас глаза, как вы сразу пользуетесь этим и становитесь на голову или принимаете еще какую-нибудь нелепую балаганную позу. Ученый, серьезный взрослый человек, профессор с мировым именем, — и вдруг такие трюки! Да, кстати, будьте добры, сложите гамаки, вы находитесь ближе к ним.
— Есть сложить гамаки. И даже, полагаю, не буду невежливо острить. Такой ваш плохой опыт использовать не собираюсь.
Ван Лун, все время внимательно следивший за движениями Сокола, видимо делал выводы. Уверенно двигаясь вдоль стены, он добрался до рычажного устройства около гамаков и, не выпуская из левой руки перил, правой с силой отвел рычаг вниз. Оба гамака послушно поползли вверх. Система тросов и амортизаторов подтянула их к потолку. В каюте сразу стало просторнее.
Вадим заглянул в иллюминатор. Ничего не видно… Ах, да! Он забыл, что перед стартом все иллюминаторы были закрыты внутренними металлическими заслонками. С какой стороны Солнце? Конечно, с правой, ведь они вылетали на восток. Значит, с этой, левой, можно открыть ставню.
— Ван, выключите свет!
Раздался характерный щелчок выключателя. В каюте стало совершенно темно. Сокол опустил заслонку иллюминатора.
— Великолепно! — воскликнул за его спиной Ван Лун.
Они прильнули к стеклу. Перед путешественниками открылась изумительная в своей величественности картина Большой Вселенной. Это была глубокая ночь — и вместе с тем ночь, сияющая блеском бесчисленных далеких огней, холодных и в то же время пылающих. Неизмеримо отдаленный небосвод будто был застлан черным бархатом. И на нем, разбросанные в прихотливых и сложных узорах, сверкали мириады ярких звезд — белых, оранжевых, красных, зеленоватых, голубых. Никогда никто из жителей Земли не видел подобного зрелища! Поражала не только необычайная ясность, с которой глаз без труда различал любую звезду — от крупной и слепящей до самой маленькой, казавшейся крохотной искоркой, выглядывавшей робко из глубокой складки небесного черного бархатного занавеса. Самым поразительным было то, что ни одна из звезд не мерцала, не переливалась, то притухая, то снова делаясь ярче, как это было привычным для жителей Земли, — нет, каждая звезда, крупная или мелкая, излучала неослабевающий далекий, но ровный свет.
И Сокол и Ван Лун были изумлены видом знакомых им с детства созвездий. Да и в самом деле, разве перед ними сейчас были те несложные комбинации из нескольких звезд, к которым привыкло человечество, всегда наглухо отделенное от чудесных картин Вселенной толстой пеленой земной атмосферы, безжалостно гасящей краски и яркие цвета! Те редкие мерцавшие звезды были лишь грубой канвой созвездий Большого Космоса. Только теперь Ван Лун и Сокол видели по-настоящему, с каким неисчерпаемым богатством фантазии вышивала природа эти сверкающие небесные узоры. Они отличались от видимых с Земли созвездий не меньше, чем многокрасочная талантливая картина от сухого и вялого рисунка карандашом. Вот выразительный крест Лебедя, вот недалеко от него неправильный четырехугольник Лиры. Еще дальше — выгнутый, словно приготовившийся к прыжку, Дракон, а около него, почти в сгибе его тела, начинается такая знакомая еще с детства вытянутая кастрюлька Малой Медведицы…
Вадим Сокол воскликнул:
— Ради одного этого чудесного зрелища я готов перенести любую перегрузку! Да неужели вы не ощущаете поэтичности этой несравненной картины?
Ван Лун покосился на своего экспансивного друга. Он лукаво прищурился:
— Спорить не могу, поэзия — очень хорошо и космическое небо — тоже. Но Николай Петрович придет и спросит: где завтрак? Вам можно заниматься поэзией. Шеф-повар должен подумать о прозе. А чтобы готовить завтрак, нужен свет. Значит, и вам придется сделать поэтическую паузу…
— Сухарь! Безнадежный сухарь!
— Очень приятно. Но небо, думаю, не изменится, пока мы позавтракаем, — кротко утешил Вадима Ван Лун, включая свет в каюте. — А как будет действовать невесомая автоматика?
Он уже успел благополучно перейти — или, может быть, правильнее сказать, «переплыть» — к противоположной стене каюты. Оторвавшись от зрелища космического неба, Сокол наблюдал за действиями друга.
Ван Лун повернул рукоятку в стене. Вслед за этим от стены отделилась небольшая квадратная панель и плавно опустилась вниз на коленчатых подставках, превратившись в стол. В открывшемся за ней проеме стены оказались полки вместительного буфета, уставленные посудой необычной формы, консервными банками, странными стеклянными бутылками — сплюснутыми, как фляжки; плоские стороны этих бутылок были резиновыми. Ван Лун уверенными движениями снимал с полок посуду, зажатую пружинными зажимами, и устанавливал ее на столе в такие же зажимы, каждый из которых соответствовал той или иной форме посуды. Расставив все на столе, Ван Лун удовлетворенно присвистнул:
— Совсем как в образцовом ресторане! Теперь еще салфетки. И можно приступать к еде.
— Без чаю, без горячего? — разочарованно отметил Сокол.
— Очень-очень сожалею. Зато получите стакан вина, хорошего вина, — утешил его Ван Лун. — Если, конечно, Николай Петрович разрешит…
— А почему бы ему не разрешить? — раздался веселый голос Рындина, показавшегося в дверях каюты. — Наоборот, он целиком поддерживает вашу идею, Ван. Сегодня — особый день. Стакан вина сегодня — это хорошо!
— Только странно как-то, что нет стульев. Кажется, что все не так, — посетовал Сокол, приближаясь к столу.
— Обойдемся, Вадим! А потом, поверьте мне, что воздух в наших условиях лучше самого удобного стула. Не забудьте только закрепиться пружинами у стола. Начнем, друзья!
Рындин первый «сел» у стола, приняв обычную позу сидящего человека. Этому помогло и то, что он защелкнул вокруг каждой ноги под столом пружинные кольца, вделанные под квадратной панелью. Его примеру последовали остальные. Теперь не приходилось опасаться, что неосторожное, резкое движение оттолкнет человека от стола и вынесет его на середину каюты.
Они «сидели» вокруг стола и, улыбаясь, поглядывали друг на друга. Действительно, вид человека, по сути ни на чем не сидящего, несмотря на схожую позу, а просто висящего в воздухе, был достаточно забавным.
Николай Петрович взял одну из бутылок, вынул из нее пробку и перевернул бутылку горлышком вниз. Как и следовало ожидать, из нее не вылилось ни капли. Тогда Рындин поднес бутылку к своей чашке — тоже необычной формы, суживавшейся кверху. Он вставил горлышко бутылки в верхнюю часть чашки и слегка нажал на резиновые стенки. Из горлышка медленно выползла большая красная капля вина. Она тоже явно не хотела отделяться от горлышка; несмотря на довольно большой объем, эта капля тотчас пряталась обратно в бутылку, стоило лишь слегка уменьшить давление на резиновые стенки. Рындин слегка встряхнул бутылку:
— Ну, отделяйся!
Крупная капля вина оторвалась от горлышка и осталась в чашке.
— Первый бокал готов!
Таким же образом Рындин наполнил остальные чашки и вставил бутылку обратно в зажим на столе.
— Наш первый тост — за великую советскую Родину, за советский народ! — торжественно произнес он, поднимая свою чашку.