По словам уборщицы, она очень нервничала, но, получив сумку, пришла в хорошее расположение духа и казалась спокойной и вполне владеющей собой.
34
Неужели он заснул? Келсо и сам удивлялся, однако мало что мог припомнить из событий этого долгого дня до той минуты, пока не услышал шаги в коридоре и несильный стук в дверь. К этому времени они находились уже в северных пригородах Москвы, и блеклый октябрьский свет ложился на бесконечные железобетонные сооружения.
Виктор нехотя убрал ногу с дивана, встал и подтянул брюки. Он вынул нож, которым заклинил замок раздвижной двери, и сначала приоткрыл ее, а затем открыл полностью, встав по стойке «смирно». Вдруг в дверном проеме возник и тут же вошел в купе Владимир Мамонтов, принеся с собой странный запах камфары и карболки, который Келсо помнил еще по его московской квартире. Тот же самый кустик щетины темнел в ямке его подбородка.
Он расплылся в лживых улыбках и извинениях: он искренне сожалеет, если Келсо были причинены какие-либо неудобства. Такая жалость, что им не довелось встретиться ранее во время этой поездки, но у него были другие, более неотложные дела. Он уверен, что Келсо его правильно понимает.
На нем было пальто с расстегнутыми пуговицами. Лицо поблескивало от пота. Он положил шляпу на диванчик напротив Келсо и сел с ней рядом, схватил кожаный мешочек, достал из него документы и жестом приказал охраннику сесть возле Келсо, а другому телохранителю, оставшемуся в коридоре, велел закрыть дверь снаружи и никого не пускать.
Это был не тот Мамонтов, только что выпущенный из тюрьмы, которого Келсо видел семь лет назад. И не тот Мамонтов, с которым он говорил несколько дней назад. Это снова был Мамонтов в расцвете сил, помолодевший. Вернувшийся Мамонтов.
Келсо смотрел, как его толстые пальцы листают тетрадь и доклады НКВД.
— Хорошо, — живо бросил он. — Отлично. Мне кажется, все на месте. Скажите, вы действительно хотели все это уничтожить?
— Да.
— Все?
— Да.
Он посмотрел на Келсо с изумлением и покачал головой.
— Но разве не вы постоянно твердили о необходимости открытия всех исторических документов для исследователей?
— И все равно я бы их уничтожил. Чтобы остановить вас.
Келсо почувствовал, как в его бок впился локоть Виктора; он знал, что этот молодой человек только и ждет, когда прозвучит приказ расправиться с ним.
— Так, значит, история допустима лишь в той степени, в какой она отвечает субъективным интересам тех, кто владеет историческими документами? — Мамонтов снова улыбнулся. — Был ли когда-нибудь более убедительно разоблачен миф об объективности Запада? Пора взять их обратно для сохранности.
— Взять обратно? — спросил Келсо. Он не смог скрыть своего изумления. — Вы хотите сказать, что видели их раньше?
Мамонтов торжествующе кивнул.
Разумеется.
Мамонтов сложил документы в кожаный мешочек и затянул шнурок. Но ему пока не хотелось уходить. Пока. Он ведь так долго ждал этого момента. Он хотел, чтобы Келсо знал: прошло пятнадцать лет с того дня, когда Епишев рассказал ему об этой «черной клеенчатой тетради», и он все это время не переставал верить, что рано или поздно найдет ее. И потом, в самые черные для него дни, произошло чудо — как иначе назвать вступление в ряды «Авроры» того самого Папу Рапавы, чье имя так часто упоминалось в досье КГБ? Мамонтов вызвал его к себе. И наконец — сначала неохотно, изрядно поколебавшись, но потом в знак преданности новому шефу — Рапава рассказал ему все, что случилось в ту ночь, когда Сталина хватил удар.
Мамонтов первым услышал этот рассказ.
Это было год назад.
У него ушло целых девять месяцев, чтобы проникнуть в сад дома Берии во Вспольном переулке. Вы представляете, что пришлось для этого сделать? Ему пришлось открыть фирму по торговле недвижимостью, «Москпроп», выкупить это проклятое место у собственников, то есть бывшего КГБ. Правда, это оказалось не таким уж трудным делом, потому что у Мамонтова осталось полным-полно друзей на Лубянке, которые за приличный процент с радостью продали эту собственность за ничтожную долю ее истинной стоимости. Кто-то назовет это грабежом или коррупцией. Мамонтов предпочитает западный термин «приватизация».